Каменские. Граф Михаил Федотович Каменский (1738–1809) !Все даты даны по старому стилю
Великий Суворов, отличавшийся, как известно, большими странностями, имел многих подражателей. Некоторые из них тоже сумели прославиться на ниве чудачеств, как например, фельдмаршал граф Михаил Федотович Каменский.
Это был старый служака и педант. В молодости он два года служил во Франции для приобретения опытности в военном искусстве. П рославился он при Екатерине в обеих войнах с турками. Суворов, отзываясь о нем, говорил, что «он знал тактику». Сегюр в своих записках называет его вспыльчивым и жестоким, но отдает полную справедливость ему как полководцу, который никогда не боялся смерти. Державин называл его «булатом, обдержанным в боях, оставшимся мечом Екатерины...».
У себя в деревне Каменский жил в своих комнатах совершенно один. Лишь камердинер имел право заходить в его кабинет. У дверей его комнаты были привязаны на цепи две огромные собаки, знавшие только графа и камердинера. Фельдмаршал всегда носил куртку на заячьем меху, покрытую голубой тафтой, с завязками; желтые мундирные штаны из сукна; ботфорты, а иногда кожаный картуз. Волосы связывал верёвочкой сзади в виде пучка, ездил в длинных дрожках цугом, с двумя форейторами. Лакей сидел на козлах: он имел приказание не оборачиваться назад, но смотреть на дорогу.
Чудачества Каменского этим не ограничивались — подобно Суворову, он пел на клиросе, ел за столом только простую грубую пищу и очень оскорблялся малейшим невниманием к его заслугам. Так, когда перед второй турецкой войной императрица пожаловала ему пять тысяч золотом, он захотел показать, что подарок слишком ничтожен, и нарочно истратил эти деньги на завтраки в Летнем саду, к которым приглашал всех, кто ему попадался на глаза.
Женат он был на княжне Щербатовой, женщине красивой и доброй, однако супружеская жизнь его была похожа на судьбу Суворова. Супруги виделись довольно редко, что впрочем не помешало им прижить троих детей — дочь и двух сыновей. Старшего сына отец не любил и однажды, когда тот уже был в чинах, граф публично дал ему двадцать ударов арапником за то, что он не явился в срок по какому-то служебному делу. Доставалось от него и младшему сыну. Оба они, даже во взрослых летах, не смели ни курить, ни нюхать табак при отце.
Никого не любя, Каменский и сам не был никем любим за свой крутой, вспыльчивый и жестокий нрав. Вот образчик его обращения с нижестоящими. В 1783 году он назначен был генерал-губернатором Рязанским и Тамбовским. Однажды впустили к нему с просьбою какую-то барыню в ту минуту, как он хлопотал около любимой суки, кладя ее щенков в полу своего сюртука; взбешенный за нарушение своего занятия, он стал кидать щенят в бедную просительницу.
В старости фельдмаршал подпал под влияние своей любовницы — простой женщины, грубой, необразованной и притом некрасивой, которая и погубила его. Она жила в его имении, на всем готовом. Но богатство и власть, которыми наделял ее фельдмаршал, не удовлетворяли эту женщину. Ей захотелось выйти замуж, для чего она подыскала себе подходящего кандидата — полицейского чиновника, а от старика Каменского решила избавиться. Обещанием наград она уговорила одного молодого парня из дворовых, не любивших вообще своего крутого помещика, напасть на того в лесу, через который Каменский часто езжал. Кучер был то ли соучастником, то ли трусом — во всяком случае он не защитил барина. 12 августа 1809 года у бийца страшным ударом топора разрубил фельдмаршалу череп вместе с языком (впрочем, вспоследствии рассказывали и другие версии случившегося, однако везде в качестве убийц фигурируют крепостные или слуги фельдмаршала).
По делу об убийстве Каменского пошло в Сибирь и отдано в солдаты около 300 человек, но главная виновница кровавого преступления осталась в стороне, благодаря протекции полицейского, за которого она вышла замуж.
Впрочем, я уверен, что все вы и без меня хорошо знаете графа Каменского. Ведь он запечатлен Львом Николаевичем Толстым в «Войне и мире» под именем князя Болконского-старшего.
Михаил Федотович Каменский - граф и генерал-фельмаршал
Михаил Каменский был известным военачальником, и в 1797 году даже получил звание генерал-фельдмаршала (всего в России их было 64).
В 1756 году граф Каменский окончил Сухопутный кадетский корпус. В Семилетней войне 1756-1763, с 1758 по 1759 год он в чине капитана служил волонтером во французской армии (воевал не против России,
а напротив – помогал союзнице России, Франции победить Пруссию). А затем, в 1760 году Каменский стал полковником - офицером русской армии и потом служил генерал-квартирмейстер-лейтенантом в корпусе
Петра Румянцева
. После Семилетней войны Михаил Каменский командовал Первым Московским пехотным полком. А в 1765 году его направляют перенимать опыт в прусскую
армию под Бреславль, в лагерь императора Фридриха II.
В 1766 г. Каменский стал бригадиром, а в 1768 г., к началу русско-турецкой войны, получил звание генерал-майора. Затем Каменского назначили
командовать бригадой в Первую армию князя А. Голицына. Боевой офицер и будущий фельмаршал Каменский проявил свою доблесть в сражении под Хотином, и 29 августа 1769 г. был удостоен ордена святой Анны.
Потом Каменский участвовал в осаде Бендер и лично вел своих солдат и офицеров на штурм крепости, за что был награжден орденом святого Георгия 4-й степени. Затем он был награжден орденом святого
Георгия 3-й степени за боевые действия на берегу Дуная, и получил звание генерал-поручика. А в 1774 году Каменский командовал всем левым флангом русской армии.
Михаил Федотович Каменский был образованным военным, преданным своему делу и Отчизне. Будучи волонтером, он изучил боевой опыт французской армии, а потом и познакомился с прусской военной наукой.
В армии его считали храбрым, отважным воином и командиром. Но он перенял западную военную науку слишком буквально. Михаил Каменский не смог адаптировать его к русским реалиям. Кроме того, в
отношениях с подчиненными полководцу мешало высокомерие и черствость к младшим по званию. Не складывались и отношения с коллегой - Александром Васильевичем Суворовым, который считал, что Каменский
знает тактику, не выходя за ее пределы.
Каменский и Суворов
Между Каменским и Суворовым было соперничество, которое иногда приходилось пресекать Петру Румянцеву. Суворов был старше Каменского, но позже него
получил чин генерал-поручика, и поэтому Каменский, как старший по званию, отдавал приказы при совместных действиях. Когда в мае 1774 г. Румянцев направил корпуса Суворова и Каменского за Дунай для
совместного наступления. 2 июня Каменскому пришлось брать Базарджик без помощи Суворова, а Суворов, не ожидая Каменского, 9 июня атаковал крупные силы турок у Козлуджи. Турки были разгромлены,
Каменский опоздал, Суворов справился без него. И хотя наши победили, отношения между генералами обострились. Каждый хотел быть главным и самостоятельным.
После Козлуджи Каменский собрал военный совет, где было решено отдохнуть и приостановить наступление. Этим резко был недоволен Суворов. Он покинул армию, уехав в Бухарест, объяснив свое поведение
тем, что плохо себя чувствует. А Румянцев поругал Каменского за решение отдохнуть, сказав, что не дни да часы, а и моменты в таком положении решают.
Каменский двинулся на врага и разбил турок у Ени-Базара, подступил к Шумле, но в это время Турция решила заключить мир с Россией. И вот за кампанию 1774 года Каменский был награжден орденом святого
Георгия 2-й степени и святого Александра Невского. А Суворов негодовал вслед: "Подобно тому, как сей мальчик Каменский на полном побеге обещает меня расстрелять, ежели я не побежду, и за его геройство
получает то и то, а мне - ни доброго слова"
.
С 1783 года Михаил Федотович Каменский исполнял обязанности генерал-губернатора тамбовского и рязанского. А в 1784 году ему присвоили звание генерала-аншефа.
Когда началась русско-турецкая война 1787 - 1791 годов, Каменский принял командование корпусом во 2-й армии Румянцева и отличился в сражениях при Сакульцах и Ганкуре. Но при этом был жесток по отношению
к мирным жителям.
В 1789 году Каменского наградили орденом святого Владимира (1-й степени).
Наступил момент, когда объединенную армию возглавил Г.Потемкин. Он недолюбливал Каменского за его
педантичность и капризы и перестал давать ему назначения. А когда в октябре 1791 года умер светлейший князь Таврический, Каменский попытался самовольно (без разрешения Екатерины II) возглавить армию.
Но императрица разгневалась, и Каменский ушел в отставку.
При Павле I
Император Павел назначил Каменского начальником Финляндской дивизии и произвел его в генералы от инфантерии, осыпал его наградами - орденом святого Андрея
Первозванного, дал графский титул и звание генерал-фельдмаршала. Павел, видимо, симпатизировал Каменскому потому, что тот разделял политические взгляды Павла и его преставления о правильном устройстве армии.
Очень быстро Павел охладел к своему недавнему фавориту и Михаил Федотович Каменский снова закрылся в своем имении.
При Александре I
В 1802 году уже при Александре I Каменский стал генерал-губернатором Петербурга. Но проявил себя как бестактный и немного бестолковый руководитель, что привело
к его очередной отставке. Последний раз Каменский вернулся на службу в армию в 1806 году, когда Аракчеев предложил назначить его главнокомандующим русской армией в войне против Наполеона.
Каменский раззадорился и сразу пообещал привезти Бонапарта в Петербург в клетке. Запал быстро пропал и еще по дороге к месту службы он начал жаловаться на недомогания и старческую немощь, все-таки ему уже было 68 лет.
В армии главнокомандующий Каменский стал отдавать непонятные для войск приказы, перемещал армию, следуя одному ему понятной логике, вопреки военной науке и здравому смыслу. Даже Наполеон подшучивал над Каменским,
говоря, что тот для него - самый опасный противник, потому что планы всех здравомыслящих людей можно предвидеть, а вот ход мыслей Каменского - невозможно.
Михаил Федотович почувствовал, что в 68 лет ему трудно командовать. Он писал Александру I: "От всех моих поездок получил садну от седла, которая сверх прежних перевязок моих, совсем мне мешает ездить верхом и
командовать такой обширной армией, а потому я командование оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, советовав ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на
один день, а у иных полков ничего; я и сам пока вылечусь остаюсь в госпитали в Остроленке. Если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется. Перед Государем
открываюсь, что по нынешнему короткому пребыванию при армии, нашел себя несхожим на себя: нет той резолюции, нет того терпения к трудам и ко времени, а более всего нет прежних глаз, а без них полагаться должно
на чужие рапорты, не всегда верные. Граф Буксгевден, смело надеюсь, выполнит все, как и я. Увольте старика в деревню, который и так обезславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому
был избран. Дозволения Вашего ожидать буду здесь, дабы не играть роль писарскую, а не командирскую при войске"
.
Император Александр I безусловно обвинил Каменского и, узнав об отъезде его перед сражением, признал его "сбежавшим" из армии. Ходили даже слухи о предании фельдмаршала суду. Многие современники и историки полагали,
что Каменский одряхлел, потерял всякую способность что-либо соображать и даже признали его страдающим "душевным разстройством"
. Но упрямство его, в силу которого он, несмотря на просьбы генералов, все-таки
уехал из армии исходило из того, что Каменский, найдя армию плохо снабженною, опасаясь обхода своего левого фланга, считал отступление наиболее рациональным способом действий при такой обстановке. Он хотел отступать
лишь до границы, при чем наши земли не попадали бы в руки противника; в то же время он принудил бы Наполеона растянуть свою операционную линию, а сам приблизил бы свою армию к источнику снабжения и усилил бы ее
подошедшими из России дивизиями.
21 февраля 1807 г. Михаил Федотович получил разрешение ехать в свою деревню. Объясняя сыну свое поведение за время командования армией, он просил доложить Государю: "отец твой, не могши хорошо делать дело государево,
лучше захотел его оставить, нежели как испортить, спрашиваясь у других; голова и сердце у отца твоего прежние, но тело состарилось, к бивуакам, да к езде"
.
Жизнь Каменского в Сабурово после оставки
Свои последние годы Каменский провел в своем имении - деревне Сабурово. Как он себя чувствовал? Наверное, ему было очень тяжело. Возраст и здоровье, возможно, не
позволяли завершить служение отечеству соответствующим былому положению Михаила Федотовича делом. В подчинении оставались работники имения. В минуты вспыльчивости граф вымещал на них свою ярость, доставалось
и близким (однажды сыну Сергею, бывшему уже в чинах, дал двадцать арапников). Между рекой Цон и церковью Михаила Архангела было поле, которое назвалось Лобное место. Там граф порол крестьян и даже своего взрослого
сына. И возможно, эти жестокие экзекуции стали причиной смерти самого Михаила Федотовича Каменского. Однажды граф запорол до смерти одного из своих крестьян. Прошло какое-то время. И вот, когда 12.08.1809 г.
через главные усадебные ворота из крепости выкатились дрожки с Михаилом Каменским, из-за угла на него напал человек и зарубил графа топором.
Поговаривали, что это месть родственников убитого графом крестьянина за его невинно загубленную душу. Кроме того, есть другая версия, что убийство графа Каменского организовала его любовница, которая не выдержала
его жестокого обращения. Пятнадцатилетний убийца приходился ей родным братом.
Два сына М.Ф.Каменского также избрали для себя военную стезю, оба достигли чина генерала от инфантерии. Младший сын, Николай Михайлович (1776 - 1811 гг.), по общему мнению, был талантливым полководцем, полностью не
раскрывшим себя из-за ранней смерти. Ученик Суворова (участвовал в Швейцарском походе знаменитого фельдмаршала в 1799 г.), он доблестно проявил себя в войнах 1805 - 1807 гг. с наполеоновской Францией, командовал полком,
дивизией. Возглавляя корпус, прославился в войне со Швецией 1808 - 1809 гг., где действовал по-суворовски. В 1810 - 1811 гг. был главнокомандующим русской армией в войне с Турцией, болел изнурительной лихорадкой,
действовал с переменным успехом, умер в Одессе в возрасте 35 лет.
Старший сын, Сергей Михайлович (1771 - 1835 гг.), также участвовал в войнах с наполеоновской Францией, в русско-турецкой войне 1806 - 1812 гг.; в 1810 - 1811 гг. находился под начальством младшего брата, отличился в
сражении при Ватине. Ревновал к славе своего брата, характером походил на отца. В 1822 г. вышел в отставку.
Наследники и новые хозяева Сабуровской крепости
После смерти графа Сабуровским имением владел его сын Сергей, но он разорился и продал Сабуровскую крепость. Потом хозяева сменялись, но никто из них не стремился
обустроить эту турецкую крепость на русской земле: она не была им дорога, а только экзотична. Никто из последующих хозяев усадьбы не знал, что делать с причудливыми постройками дальше. И не хотел вкладывать деньги
(ведь каждый хочет воплощать свою мечту, а не поддерживать жизнь в чужих). Крепостная стена и другие постройки потихоньку старели, а крепостью так никто и не занимался.
Барский дом, который стоял на поле внутри стены, сгорел в 19 веке. На его месте сейчас остались только ямы – видимо, входы в старинные погреба.
Сабуровская крепость при Советской власти
В советское время крепость частично разобрали, на поле посадили капусту. В 50-х годах XX века в одной из крепостных башен был создан музей крепостничества. Но
просуществовал он недолго. Музей разогнали, а в башне сделали склад. Барский сад постепенно исчез.
В 1984 г. в 3-х этажной башне сделали школьный музей, начали проводить небольшие реставрационные работы. Но потом
и этот музей разогнали.
Сабуровская крепость в наши дни
Сейчас Сабуровская крепость является памятником, находящимся в Федеральной собственности. Потихоньку восстанавливается Сабуровская церковь – реставрируется трапезная
и колокольня. Но вот недавно на углу крепостной стены на месте разрушенной сторожевой башни появились новостройки – частные дома. Поэтому невозможно восстановить существовавший ранее исторический комплекс, не разрушив
современные постройки.
Граф Каменский Николай Сергеевич (1898-1952) был человеком самой таинственной жизни среди Каменских ХХ века. Он был ровесником века, камер-пажом, свидетелем революции, защитником Зимнего дворца, участником второй мировой войны, военным лингвистом, преподавателем, работал в ГРУ ГУГШ.
Родился граф в семье потомственного военного, его отец, граф Николай Сергеевич Каменский (1870-1951), стал во время первой мировой войны генерал-майором, а при Временных ему был присвоен чин генерал-лейтенанта ГУГШ, но получить он его не успел. Последняя должность его перед октябрьской революцией была: 2‑й Обер-квартирмейстер Ставки Верховного Главнокомандующего.
Николай был определен в самое элитное военное заведение - в Пажеский Его Императорского Величества Николая II корпус в СПБ. В соответствии с правилами, введенными еще при Императоре Николае I, в пажи зачислялись только дети лиц первых трех классов табели о рангах (не ниже генерал-лейтенанта или тайного советника). Зачисление в Пажеский корпус каждого кадета производилось только по Высочайшему повелению. Обучение в корпусе было платным, но к 100‑му юбилею 1812 года Государь Император Николай II издал указ, позволяющий потомкам участников Отечественной войны 1812 г. получать бесплатное военное образование. В списке пажей дед значился под номером 12 - «Гр. Каменский 4-й Николай». Рассказов об обучении и молодых годах деда было мало, по рассказам отца, он был немногословным человеком, особенно в советское время.
Конец карьеры для будущего камер-пажа графа Николая Каменского ознаменовался октябрьской революцией и концом тысячелетней Империи. Вместе с юнкерами граф был отправлен на защиту резиденции Временного правительства - Зимнего дворца. Вспоминать об этом дед не любил, много было там крови и ужаса. Утром пришел к баррикадам, где были кадеты, генерал и объявил, что Зимний пал и правительство низложено. За пажами, лежавшими на мешках с песком с винтовками и не желавшими покидать позиции, к вечеру пришли многие родители. Графа тоже увела мать вместе со старшей сестрой, уговаривая снять золотые погоны, - по Питеру шли облавы и расстрелы. Но юный граф наотрез отказался, разрешал лишь на время прикрыть погоны офицерским башлыком. После ночного штурма весь революционный и матросский Петербург был занят поиском оборонявших Зимний пажей, которых, найдя, расстреливали на месте. Другие защитники Зимнего - женский отряд Георгиевских кавалеров «Батальон смерти» Марии Бочкаревой - были растерзаны при штурме.
Домой к Каменским пришли матросы с обыском, но домработница по имени Устинья нагло вытолкала их, сказав: «тут такой не проживает». Впоследствии она осталась жить в семье до конца своих дней. Родители, ожидая повторный приход, тут же положили пажа в больницу, где под видом больного тифом, весь забинтованный, он пережил волну арестов. Больной, на месте которого он лежал, как сейчас помню по рассказам бабушки, был по фамилии Иванов, он уже умер, но знакомые врачи не подали его в списке. Проверяющие патрули, ходившие по больницам регулярно, обходили койки тифозных подальше. Вообще в то время в стране и в столице был большой «кавардак», и никто ничего еще не понял тогда, что на самом деле произошло. Юный граф был из старинной военной семьи и был соответственно закален: любые неприятности и опасности воспринимались им как должное. Приключений и опасностей на его недолгую и полную перипетий жизнь пришлось немало, он пережил революцию, избежал репрессий, прошел войну, при этом всегда находился под колпаком спецслужб, жил в огромном напряжении, оставался при этом патриотом, продолжая выполнять свой дворянский и военный долг, как он это понимал.
После революции семья переезжает в Москву, где отец юного графа становится преподавателем в Военной академии, которая тоже переезжает в Москву вместе со столицей нового государства. Воспользовавшись статусом отца и полной неразберихой, Николай, скрыв свое происхождение, поступает в Лазаревский институт восточных языков. Незаметный и старательный студент, говорящий с детства по-французски, изучавший в корпусе немецкий и английский, он делает успехи в освоении иностранных языков. Востоковедение станет его профессией на всю жизнь, поможет ему и его сыну во время новой мировой войны. В институте он знакомится со студенткой Риммой Евгеньевной Канделаки, дочерью московского преуспевающего адвоката, собирателя и знатока русской живописи.
Вскоре они поженились и по окончании института уехали с семьей невесты в Грузию, тогда независимую страну.
Мать невесты Наталья Львовна, урожденная баронесса фон Ребиндер, представительница московской знати, хранительница традиций, воспитывает своих дочерей в светском духе, и обе они делают хорошие партии - одна выходит замуж за русского графа Николая Каменского, другая - за грузинского князя Давида Абашидзе. А за окном в это время бушуют революция, реформы общества, новые веяния и новый век. В семье Канделаки все так, как и сто лет назад: церковные праздники, прислуга, в быту говорят по-французски и обедают в столовой. Род Канделаки был древним, греческим, он вышел в Грузию с о. Крит еще в IX веке. Все предки Риммы Евгеньевны были из духовной среды, среди них было много известных священников и митрополитов. Отец невесты, Евгений Васильевич, богатый московский адвокат, друг Грабаря, Морозова и Третьякова, вывез с собой в Грузию половину своей коллекции картин, а вторую часть пришлось «пожертвовать» в Третьяковскую галерею. Таковы были жесткие законы культуры того, «нового» времени.
В 1923 г. в солнечной Грузии у них рождается сын Николай, наследник и продолжатель рода, мой отец. Николай Николаевич был крещен в храме Святого Георгия неподалеку от их дома. Семья спокойно жила на средства от проданных картины, хотя все работали: Евгений Васильевич преподавал, стал профессором коневодства в Тифлисской сельскохозяйственной академии, Николай Сергеевич - научный сотрудник, работал в музее, в отделе восточных культур, женщины по традиции занимались домом. В 1923-24 гг. Николай Сергеевич работал в Иране, переводчиком в посольстве Грузии. После работы в Иране граф стал старшим научным сотрудником в Музее искусств республики Грузия.
Эту неторопливую и размеренную жизнь прерывает начавшаяся в Европе война. В 1938 г. Николая Сергеевича в музее нащупала военная разведка штаба Закавказского военного округа. К нему пришли сотрудники в штатском и предложили заняться переводами с персидского и турецкого, взяв подписку о секретности и неразглашении. Через некоторое время они предложили ему вернуться к военной службе, пройдя аттестацию на чин офицера, учитывая прежнее военное образование.
На Россию вновь надвигалась мировая война, и теперь кадровые специалисты в армии были нужны. Разведуправление штаба округа гарантировало семье защиту от органов Госбезопасности, что было тогда вполне возможно. Вообще надо сказать, что военная среда, особенно военная разведка, на больший процент состояла из «бывших», занимавших активную патриотическую позицию. Они явно не любили политические спецслужбы, которые постоянно мешали им работать, то выполняя чей-то социальный заказ, то просто сводя счеты. Николай Сергеевич, что в то время было невероятно, поставил условие: чтоб его отца, царского генерала, оставили в покое.
Ясно было, что он договаривался с кем-то из своих, из «бывших». С тех пор он стал еще молчаливее и приходил домой в форме капитана штаба округа. В штабе ЗАКВО он работал в отделе иностранных армий и занимался военным переводом. Лишь спустя годы я узнал, что его устройство в военное ведомство состоялось не случайно: начальником Штаба Закавказского военного округа был тогда полковник Ф. Толбухин, дворянин, старый знакомый графа Сергея Николаевича, штабс-капитан Штаба ЮЗФ, кавалер и участник Брусиловского прорыва. Толбухин окончил Академию, был студентом прадеда, в советской армии сделал блестящую карьеру. Стал генералом, командующим армией, командующим фронтом, маршалом, взял больше всего иностранных столиц, оккупировал Румынию без крови, стал кавалером ордена «Победа». Взял Вену раньше на месяц, чем войска Жукова вступили в Берлин, но из-за того, что он был из «бывших», его имя не очень популяризировалось в советской истории, его образ разрушал доктрину «кухарки, управляющей государством».
В 1941 г. именно Толбухин готовил план по вторжению армии в Иран, получивший кодовое название операция «Согласие». Это была единственная наступательная экспедиция советской армии в первые годы войны. Штабу округа для этого нужны были специалисты по языку и по стране, а дед в Иране работал до войны и обладал уникальным опытом для военной разведки. Кроме того, семьи их были знакомы до революции. Операция была выполнена блестяще: успешно войдя в Иран, Россия соединилась с армией Великобритании, у союзников образовалась общая граница, давшая возможности установления коридора для поставок по ленд-лизу. Кроме того, была устранена угроза вторжения противника на юг к месторождениям нефти в Баку и в Иране. Мы знаем об этом малоизученном и секретном периоде войны по фильму «Тегеран-43».
В этот момент на Кавказ переводится созданный перед войной Институт военных переводчиков, который по существу является засекреченным центром по подготовке военных разведчиков. Директором института ВИИЯКА назначен старый знакомый по Тифлису графа Николая Сергеевича военный лингвист, разведчик, генерал-майор Н. Н. Биязи (1893-1973), личность легендарная. Основателем и вдохновителем института в Москве был генерал-майор граф А. А. Игнатьев (1877-1954), бывший паж, кадровый военный разведчик Императорской армии, сослуживец графа-отца по русско-японской войне. Он был советником Главкома и стал инициатором возвращения старых званий и погон в армию (решение от 23.10.1942). В это же время на Кавказ переводят восточный факультет Военного института иностранных языков, и граф Николай Сергеевич приглашается туда, как один из первых его первых преподавателей.
Кроме работы по формированию кадровых офицеров военной разведки, сотрудники института принимали участие в создании специального отряда горных кавказских стрелков. Эта малоизвестная в истории спецоперация закончилась полным успехом и разгромом особенной части противника, о которой написаны тома книг и история ее хорошо изучена. История же отряда победителей мало известна из-за засекреченности этих материалов. Горный отряд был сформирован из специально прибывших на Кавказ спортсменов - альпинистов, снайперов, лучших стрелков из местных кавказцев, охотников, хорошо знавших ландшафт Кавказских гор. Возглавлял формирование отряда директор Института военных переводчиков генерал-майор Н. Н. Биязи, известный спортсмен, альпинист и отличный стрелок. К формированию привлекались преподаватели, переводчики, знавшие кавказские языки и наречия, историю Кавказа и сложные взаимоотношения горских народов. Отряд создавался, чтобы противостоять знаменитой горно-пехотной дивизии «Эдельвейс», состоявшей из немецких профессиональных спортсменов, разведчиков и диверсантов, прорывавшейся к нефтяным месторождениям Майкопа, Грозного и Баку. Обычно в истории войны считается, что основной удар армии вермахта наносили на Москву и Петербург (Ленинград).
Но это не так, Гитлер сам признавал: «Если мы не захватим нефтяные источники Кавказа, я должен буду предстать перед тем фактом, что мы не можем победить в данной войне». Эта малоизвестная горная снайперская война окончилась полной победой, противник отступил из-за больших потерь, и операция по проникновению и захвату нефтяных баз и месторождений на Кавказе была обезврежена. У рейха остался лишь один источник нефти - румынский Плоешти, но и он скоро в результате действий военной разведки иссякнет. После разгрома «Эдельвейса» отряд кавказцев расформировался, а институт переехал в Москву и обосновался в Лефортово (1943), где Николай Сергеевич получил служебную квартиру.
В своем институте дед работал до конца своей жизни. Теперь он преподаватель, автор нескольких книг по военному переводу, все с грифом ДСП. В партию он не вступал, в анкетах всегда писал о своем происхождении, последнее звание имел подполковник ГРУ, знал 19 языков, был специалист по восточным и кавказским языкам и культуре. Какие были у него награды и были ли вообще - в семье никто не знал, хотя он был кадровый офицер и участник войны.
После победы в войне влияние «бывших» в армии и в разведке перестало быть таким необходимым. Кроме того, в конце войны умер их покровитель маршал Б. М. Шапошников (1945), вскоре ушел в отставку куратор института генерал-лейтенант А. А. Игнатьев (1947), ушел с поста руководителя института генерал-лейтенант Н. Н. Биязи (1947).
Над Николаем Сергеевичем стали сгущаться тучи, он говорил моему отцу, что за ним идет постоянная слежка. Умер Николай Сергеевич рано, в 1952 г., в 54 года, при странных обстоятельствах в военном городке в Лефортово, в своей служебной квартире. По вопросу его смерти Военная прокуратура вызвала его сына на допрос. Следователь задавал разные беспристрастные вопросы, но среди них был один ключевой: «был ли ваш отец странным человеком?..» Отец мне рассказывал, что в этот момент у него сжалось сердце, он понял, что стоит на тонком канате. «Да, - он ответил, - он был замкнутым и нелюдимым…». Следователь удовлетворенно кивнул и сказал: «идите, мы вас, если надо, вызовем». Отпевание графа прошло в Москве, похоронен он в Донском монастыре. При начале церемонии приглашенный священник, посмотрев свидетельство о смерти, испуганно замотал головой, но Ирина Сергеевна, сестра деда, урожденная графиня Каменская, подошла к нему и, взяв под руку, отвела в сторону. После их короткого разговора он кивнул, и отпевание состоялось…
Нам, своим детям, отец мало и скупо рассказывал о своем отце, говорил только, что мы можем подойти к нему запросто и спросить, что мы хотим, а вот он, когда был маленький, не мог себе такого позволить. Его отец держал всегда и со всеми дистанцию и был неприступен, «его нельзя было», как выразился отец, «похлопать по плечу». Дед был лингвистом, арабистом, кроме европейских языков знал арабские и группу кавказских языков, интересовался историей восточных религий и философией, собирал редкие книги. Бабушка рассказывала, что, когда в 1920‑е годы у них был обыск, пришли странные бородатые люди в черных кожаных плащах, осмотрели тщательно библиотеку деда, изъяв при этом многие книги. Николай Сергеевич сидел во время обыска на стуле и был недвижим. Когда они ушли, он встал, и оказалось, что он сидел на книге, которую считал наиболее ценной в своем собрании. Подойдя к шкафу, он увидел, что они забрали самые редкие и ценные книги и теперь коллекцию восстановить бесполезно. При этом он добавил, что, если бы нашли ту книгу, на которой он сидел, им бы всем не поздоровилось.
Каменский Николай Николаевич (1923-2010) был самым удачливым в ХХ веке, сложнейшем для семьи периоде России. Родился и провел детство он в Тифлисе, где семья жила в полу-эмиграции. Грузия тогда отделилась от России, создав свое государство Конфедерацию Закавказья. Конфедерация выпускала свои денежные знаки, в семейной коллекции сохранились те купюры с огромным количеством нулей. Жизнь в Тифлисе была мирной, отец с детства рисовал, играл на фортепьяно, учил французский с баронессой Н. Л. фон Ребиндер, бабушкой по матери.
В конце школы уехал с матерью в Москву, где мировая война застала его на выпускном вечере. Мать срочно отправила его в Тифлис, где в штабе ЗАКво служил его отец. Николай пришел добровольцем в военкомат, бу
дучи 17 лет от роду. По протекции отца он попал в разведшколу в горах, в Акбулахе, где обучался на радиста. Основными их преподавателями были опытные морские радисты, снятые с кораблей ВМФ и отправленные в тыл на преподавательскую работу. Ничего удивительного в этом не было, потому что впервые радиоразведка в России возникла на Тихоокеанском флоте в русско-японскую войну 1904-1905 гг. Создателем ее являлся знаменитый вице-адмирал С. О. Макаров (1848-1904), и сначала применялась она только военно-морским флотом Российской Императорской армии. После революции и возникновении РККА в 1918 г. в составе Регистрационного управления (военная разведка) было создано первое подразделение радиоразведки для сухопутных частей армии. В 1930‑е гг. радиоразведка обрела самостоятельность, ее подразделения вывели из частей связи и передали в Разведупр Штаба РККА, где организовали целый отдел радиоразведки. Он руководил отдельными дивизионами особого назначения (ОРД ОСНАЗ), которые в годы Великой Отечественной войны стали основной организационной единицей.
Отец рассказывал, что в конце курса обучения к ним пришел неи
звестный человек в довоенной военной форме и принес патефон. Поставил пластинку, где были записи радиопередач в азбуке Морзе, и предложил найти отличия и совпадения. Несколько курсантов быстро запомнили все и прокомментировали. Отец, обладая абсолютным музыкальным слухом, легко ориентировался в мире звуков и тоже заметил отличия. Таинственный человек записал их фамилии, и вскоре эту группу отделили от основного потока и начали интенсивно готовить. Им объяснили, что, как более способных, их раньше отправят на фронт (тогда это считалось почетно!). Курсант Николай Каменский был определен в 513‑й ОРД ОСНАЗ СВГК (Отдельный Радиоразведывательный Дивизион Ставки Верховного Главнокомандования). Дивизион занимался радиоразведкой и радиовойной, он был засекречен и не подчинялся ни армиям, ни фронтам, а докладывал только в Ставку, за всю войну таких дивизионов было создано всего два или три. Дивизион выдвигался к полосе фронта на нескольких грузовых машинах или ее пересекал, занимался пеленгом, вел радиоохоту за радистами противника.
Поскольку радисты противника всегда находились при штабах, которые перемещались в связи со стратегическими задачами армии, это давало ценнейшие разведывательные сведения для командования.
Николай Николаевич прошел с дивизионом всю войну. По его рассказам, начало войны не было героическим, было много путаницы и неразберихи, войска оскорбительно безропотно откатывались назад. Приказы приходили туда, где уже не было войск, а снаряды привозили не того калибра. Немецкая военная машина работала как часы, шахматными ходами проламывая оборону противника, захватывая плацдармы и образуя огромные котлы. Лишь потом у них и научились воевать, и начали их же бить.
Дивизион отступал в составе Крымского фронта (1941), Северо-Кавказского фронта (1942), а когда командующим Северо-Кавказским фронтом (май - август 1942 года) стал маршал С. М. Буденный, войска начали бежать. Остановили их специально созданные заградотряды НКВД. Вид, как описывал отец, у них был сытый, в руках автоматы, тогда как у армии были только винтовки, сзади отряда стояли противотанковые ежи. Армия нехотя поворачивалась назад, имея у себя в тылу чекистов, которых боялись тогда больше немцев. Фронт Южного направления защищал нефть Кавказа, которая была так нужна армиям противника: немцы рвались к «черному золоту» двумя путями - вдоль черноморского побережья и через горы Кавказа. 1 июня 1942 года Гитлер сказал фельдмаршалу фон Боку, командующему группой армий «Юг»: «Если мы не возьмем Майкоп и Грозный, я должен буду закончить эту войну». У отца была медаль «За оборону Кавказа» (1944), которой он особо гордился.
Наступил вскоре перелом в войне, дивизион воевал в наступавшей Черноморской группе войск Закавказского фронта (1943), в составе 3‑го Украинского фронта (1944), 4‑го Украинского фронта. Дивизион шел вместе с войсками, которые освобождали от румынской армии украинские города Николаев, Мариуполь, Мелитополь, Херсон, Одессу, занимали и Румынию, входили в Польшу, шли сквозь Восточную Пруссию, штурмовали Кенигсберг.
В начале войны армия испытывала трудности со всеми видами снабжения, и основным дефицитом для солдат были табак и сигареты. Отец закурил на войне и вспоминал в связи с этим забавные истории. Все курили махорку и использовали бумагу, которой крайне не хватало. На «самокрутки» шли немецкие листовки, которые печатались на качественной бумаге, но сбор и прочтение вражеских листовок во время войны карались смертной казнью. Бравые курильщики с риском для жизни либо ползли под неприятельским огнем, чтобы добыть сигареты у убитых солдат вермахта, либо рисковали быть расстрелянными сотрудниками «Смерша», тайно собирая листовки врага и отрывая у них поля для кручения папирос. Содержание листовок и немецкая пропаганда к началу войны уже не были понятны советским солдатам. Лозунг листовок «Бей жида-политрука, рожа просит кирпича» не понимала молодежь образца 41‑го, так как весь еврейский состав первого правительства, на который намекали немцы, был расстрелян еще в 30‑е годы. Газеты поступали в армию регулярно и раздавались солдатам политработниками, но использовать их для самокруток строго запрещалось, до тех пор, пока их не прочтут и политрук не вырежет из них портреты членов правительства, иначе грозила, как тогда говорили, «статья».
513‑й радиоразведдивизион в 1944 г. стоял у границ Румынии, в которую с 1941 г. входили Молдавия и часть Украины (города Бендеры, Кишинев, Одесса и Николаев). Благодаря работе радистов дивизиона была засечена личная радиостанция короля Румынии Михая I (р.1921), тайно искавшая связь с русскими радистами и их командованием.
Получив от радиодивизиона Особого назначения очень странную информацию, Ставка сразу одобрила секретные переговоры, и вскоре по рации была разработана спецоперация по захвату советским десантом военного диктатора Румынии. Личный самолет короля из столицы прилетел на дальний аэропорт около границы и тайно принял советский десант, переброшенный туда с той стороны фронта. В салоне самолета десантники переоделись в форму королевских ВВС и, приземлившись в Бухаресте, незаметно сели в автобус и проникли во дворец короля. Туда под благовидным предлогом был срочно вызван военный диктатор, маршал Ион Антонеску (1882-1946), союзник вермахта. Ему было предложено, оставив охрану, пройти по приглашению секретаря в кабинет юного короля, а в соседнем зале сидели переодетые королевскими летчиками диверсанты. Диктатор после отказа капитулировать был схвачен и арестован русскими десантниками. Около входа в зал королевскими карабинерами была разоружена его личная охрана. На самолете Антонеску был вывезен в зону советских войск и оттуда переправлен в Москву. Так произошел государственный переворот в Румынии, и король объявил, что страна прекращает войну, пустив без единого выстрела советские войска. Румыния вышла из коалиции и перешла на сторону союзников, продолжив войну против своего бывшего соратника - Австрии. У немцев исчез последний источник топлива: нефтяные месторождения Румынии в Плоешти, снабжавшие горючим армию в течение всей войны, были без боев отданы противнику. Получалось, что после неудачной попытки прорыва на нефтяной Кавказ вермахт получил контрудар по нефтяным запасам Румынии. После этого Германия стратегически была обречена. Это событие широко не обсуждалось историками и нашло отражение лишь в фильмах о последнем периоде войны, где автомашины высших чинов вермахта ездят на паровых двигателях или на дровах.
За освобождение территории от румынских войск сержант Н. Каменский получил медаль «За отвагу». Король Михай I уехал в Швейцарию, получив сразу после войны высший советский военный орден «Победа». На сегодняшний день экс-король является единственным из живых его кавалеров. Отец рассказал мне эту историю лишь в конце 90‑х годов, с усмешкой добавив, что Каменские воевали за княжество Румынское еще с турками и в XVIII в., и в начале XIX в.
Их часть из Румынии вскоре перевели в Польшу, где они участвовали в освобождении Варшавы, оттуда дивизион был переброшен в Восточную Пруссию. Его 513‑й ОРД ОСНАЗ (в/ч 39570) прибыл в Пруссию из состава 2‑го Белорусского фронта. Вместе с другими подобными радиочастями он имел задачу по глушению радиостанций противника, нарушая их систему координат и передачи приказов.
Генералы для кровавого штурма Кенигсберга мобилизовали всех штабных и даже радистов. При штурме отец получил от снайпера тяжелое ранение в область сердца (март 1945 г.) и был отправлен в тыл, в госпиталь в Новосибирск. В мемуарах он писал: «Обидно, что случилось это незадолго до победы и конца войны, всего за 44 дня!»
Войну Николай Николаевич закончил в звании старшего сержанта, отличника-радиста, имел награды. После войны, как доброволец, был оставлен в армии на срочную службу, год дослуживал срочную службу в оккупированном Берлине (1946 г.).
После войны он легко поступил в элитарный московский институт - ИВТ (Институт внешней торговли). Пользуясь льготой фронтовиков, сдал всего один экзамен - французский, чем вызвал крайнее удивление преподавателей. Педагог, поставивший ему «отлично», заподозрил неладное и спросил: откуда у него, у фронтовика-солдата, такое поставленное произношение? Отец, всегда готовый к неожиданностям, мгновенно отреагировал: «во время войны был радистом, слушал все радиостанции и французские тоже, вот приноровился…». После института, который окончил с красным дипломом, отец работал в Инспекции при Министерстве и вскоре был командирован в торгпредство СССР в Бельгии. С этой страной его связывала вся профессиональная жизнь, он даже написал о ней книгу, в общей сложности прожил в ней всего около 10 лет. Как экономист- международник, он защитил кандидатскую диссертацию, занимался странами Бенилюкс (Бельгия, Нидерланды, Люксембург), которые создали союз, ставший прообразом Общего рынка. Предсказал еще в 1960‑е объединение европейских стран и создание Евросоюза. Последняя его должность - Ученый секретарь Всероссийского Научно-Исследовательского Конъюнктурного Института МВТ. Там он заведовал аспирантурой, готовил кадры, выпустил не один десяток дипломированных экономистов‑международников.
Женат он был на Людмиле Серафимовне Андреевой–Халютиной (1928-2008) из старинной дворянской семьи, ведущей линию от древнего франко-итальянского рода де Скюдери. Главой семьи моей матери была моя прабабушка С. В. Халютина, актриса МХАТа, педагог, имевшая до революции свою частную театральную студию. Ее дочь, моя бабушка Е. А. Андреева-Халютина (1904-1975), теща моего отца, оказала на меня большое влияние. У них было свое имение в Туле, ее родители дружили с графом Л. Н. Толстым, она оставалась всегда дворянкой, никогда этого не скрывавшей. Часто беря меня за руку и ведя гулять по старому центру, где мы жили, она вдруг останавливалась и начинала громко говорить по-французски, не замечая никого. На другой улице останавливалась какая-то милая старушка, ее знакомая, и они начинали громко переговариваться. Проходившие по тротуару люди вжимали головы в плечи, быстро скользя мимо. Тогда еще можно было встретить в Москве людей «из бывших», и москвичи их узнавали.
Жили мы в Рождественском пер. (ул. Станкевича), в старинном доме, в принадлежавшей их семье двухэтажной квартире, с лепниной и высоченными потолками, которая была уплотнена и превратилась в коммуналку из 40 человек. Бабушка тогда жила напротив, через Тверскую улицу, в доме-музее МХАТа, в квартире своей матери, где до старости имела свою домработницу, никогда не занималась хозяйством.
В жизни она была переводчиком с английского, преподавателем в ИНЯЗе, подрабатывала к пенсии, приглашая домой учеников. Знаменита в семье она была тем, что была участницей войны. Отправив свою дочь и мою мать в эвакуацию, она рвалась на фронт, ее дед В. Л. Халютин был генерал-лейтенантом от артиллерии, и она считала, что все дворяне должны воевать. В 1943 г. наконец, обивая пороги военкоматов, она добилась своего - ее пригласили работать переводчиком в штабе и отправили на фронт. С началом поставок по ленд-лизу и открытием второго фронта понадобились англоязычные переводчики. Она была одним из первых русских переводчиков‑синхронистов, работавших после войны на знаменитом Нюрнбергском процессе (1945-1946). Муж ее С. Г. Пруссов, мой дед по матери, с ними не жил, он был художником-импрессионистом и не признавал советские нормы в искусстве. Женившись второй раз, он имел другую семью, хотя с его второй дочерью, моей тетей, все мы общались и дружили.
Наш отец с матерью жили удивительно дружно, они справили золотую свадьбу, имели троих сыновей.
На покое отец занялся историей рода, при нем состоялись первые визиты семьи в Орел, начались раскопки в фамильном имении в с. Сабурово. В результате в храме был найден старинный склеп - останки нашего предка, фельдмаршала графа М. Ф. Каменского (1738-1809). Отец много контактировал с местными жителями, с интеллигенцией и с администрацией, со всеми легко находя общий язык. Никогда не забуду одну сцену. Когда мы впервые посетили родовое имение, то жители села выстроились в очередь и подходили к отцу, низко кланяясь по очереди. Один из них сказал: «Где вы раньше были? Нам без вас было очень плохо…».
После визита в имение предков отец продолжал работу над дневниками своего деда, генерала С. Н. Каменского, и в результате написал книгу «Девятый века на службе России». - М., 2004. Занимался он активно общественной работой на ниве Дворянского собрания, завел много новых знакомых и друзей, вел обширную переписку с музеями и архивами в разных городах. Последней его наградой стал крест Дворянского собрания за преданность монархическим идеалам.
Умер Н. Н. Каменский в 2010 г., похоронен на кладбище Ракитки Московской области. Отпевали его в Храме Животворящего Источника в Царицыно. на кладбище, как майора запаса и инвалида ВОВ, его провожали салют военного караула и оркестр из курсантов военного училища. Отец играл в нашей жизни какую-то особенную, главенствующую роль.
При этом он оставался неприхотливым человеком, не требовал особого внимания, но всегда получал его, потому что его таинственное влияние на окружавших его людей было безгранично. Они подчинялись ему с полуслова и всю жизнь старались сделать то, о чем он изысканно их просил. Его оружием всегда были обезоруживающая вежливость и изысканность речи, которая в советское время звучала как отрывки из старинной пьесы или сказки. Как-то параллельно с вежливостью он обладал огромной, пространство образующей волей и никогда не менял своих решений. Вежливость и воля образовывали его собственное пространство и создавали дистанцию, которую он не давал сокращать никому, даже своим детям. У нас в семье между всеми всегда соблюдались дипломатические и несколько протокольные отношения, подчеркнутое уважение, и мы, братья, в общении между собой старались наследовать этот принцип.
Граф Алексей Каменский
Каменские ведут счет своим предкам с XII в. Среди них - Ратша - правая рука великого киевского князя Всеволода Ольговича, его тиун (1146 г.), управляющий хозяйством. И, кстати, также пращур нашего великого поэта Александра Пушкина. Сын Ратши, будучи избран на новгородском вече посадником (1169 г.), прославился строительством оборонительных укреплений вокруг господина Великого Новгорода. А еще среди предков Каменских - Гаврила Олексич, сподвижник Александра Невского, героически сражавшийся в Невской битве (1240 г.) и павший смертью храбрых под Изборском (1241 г.). Вся Россия знала фельдмаршала графа Михаила Каменского (1738-1809 гг.) и двух его сыновей-генералов - Сергея и Николая. Последний был главнокомандующим русской армией (1811 г.) во время Русско-турецкой войны 1806-1812 гг.
Все Каменские верой и правдой служили в первую очередь не князьям, царям, императорам, а державе российской. И гордились тем, что они - Каменские. Среди потомков старинного русского дворянского рода были и те, кто остался после Октябрьского переворота 1917 г. в России.
РУССКИЙ ГЕНЕРАЛ И ЧК-ОГПУ
Дед мой, Сергей Николаевич Каменский родился 13 марта 1868 г. в Чернигове. Год убиения императора Александра II застает юного графа в Вяземской классической гимназии (1881 г.) Затем он студент математического факультета Московского университета.
Его военная карьера начинается с поступления в Московское юнкерское училище, из стен которого он вышел в чине подпоручика (1892 г.). Молодой граф служит в артиллерии, успешно заканчивает Николаевскую академию Генерального штаба и "за отличные успехи в науках" производится в капитаны (1900 г.). Для прохождения дальнейшей службы он прибыл в г. Вильно и уже не один, а с молодой женой - Татьяной Александровной, урожденной Гартвиг, и с двумя детьми - дочерью Ириной и сыном Николаем. Моя тетушка Ирина Сергеевна фон Раабен (по мужу) впоследствии вспоминала: "Отец был необыкновенным по доброте человеком, его любили все - дети, прислуга, солдаты..."
С началом Русско-японской войны 1904-1905 гг. граф находится в Маньчжурии (1904) и принимает активное участие в боевых действиях, обращая на себя внимание своим бесстрашием: штабной офицер, он для уточнения обстановки часто оказывается непосредственно под огнем врага. Впрочем, итоги кампании Сергей Николаевич оценивал весьма скептически. "Это воевали макаки с кое-каками", - не раз говорил он. Послужной список графа Каменского в тот период наполнен перечислением поисков, рекогносцировок, разведок, стычек, боев. Но таково было его военное счастье - он ни разу не был ранен. Кавалер многих наград, он имел различные ордена (всего их насчитывалось 13). После окончания Русско-японской войны его направили в Финляндию, где он ведал передвижением войск по всем транспортным путям на ее территории до 1914 г. включительно.
"Когда началась Первая мировая война, - вспоминает дочь Сергея Николаевича, - родители жили в Гельсингфорсе. Отец в чине полковника в первый же день войны отправился на фронт..." Сведения о его участии в боях довольно скупы. Известно лишь, что и на сей раз он, по его словам, "пулям не кланялся", хотя и был ранен только один раз и нетяжело (1915 г.). После успешно завершенных операций он производится в генерал-майоры (1916 г.). Воевал он в Галиции под началом знаменитого полководца генерала от кавалерии Алексея Брусилова. Оправившись после ранения, Сергей Николаевич возвращается в строй. Летом 1917 г. его представляют к производству в генерал-лейтенанты и к награждению четырнадцатым по счету орденом - Св. Георгия 4-й степени, но получить ничего этого он не успевает...
Грянула Октябрьская революция, и наступили новые порядки. Сергей Николаевич, убежденный монархист, тем не менее решает, несмотря ни на что, служить своему Отечеству и разделять с ним все трудности. Он собирается выехать в Петроград, где находится, кстати, и семья. Но солдаты его останавливают: "Мы уж лучше, ваше сиятельство, вас проводим".
В дивизии его любили за то, что ценил ратный солдатский труд, был прост в обращении. И вот он направился во взбаламученную столицу под добровольным "конвоем", который уберег его от возможной расправы: ведь повсюду происходили самосуды, убивали лишь за то, что у тебя генеральские или офицерские погоны. Но Сергей Николаевич был доставлен в Петроград целым и невредимым. Сохранилось свидетельство, выданное ему комитетом, ведающим документацией о ранениях, где он все еще именуется (в марте 1918-го!) "генерального штаба генерал-майор граф Каменский". В этом же году его привлекали к реорганизации Генштаба в качестве члена Высшей военной инспекции Рабочей и Крестьянской Красной армии Российской Федеративной Советской Республики. Одновременно начал преподавать в Академии ГШ (1919 г.). А в упомянутой выше инспекции возглавлял комиссии по проверке военных сообщений (1920 г.) и по расходованию денежных средств (1921 г.).
Каменский, безусловно, справлялся со своими обязанностями. Но не это интересовало пламенных большевиков-комиссаров. Сергея Николаевича как "военспеца из бывших" начали вытеснять со всех его должностей. И вот профессионал, владеющий всеми тонкостями штабной работы, имеющий высшее военное образование, свободно владеющий несколькими иностранными языками, в свои 55 лет оказался ненужным социалистической стране.
А тут еще аресты один за другим, в промежутках между которыми он еще как-то пытался устроиться: ученый хранитель Музея армии и флота (1923 г.), преподаватель военного дела в техникуме (1926 г.). Приходили же за ним трижды. В первый раз (1924 г.) держали недолго, вскоре выпустили. На четвертушке бумаги (разделена еще и пополам вертикальной чертой), именуемой "Выпиской из протокола особого совещания при Коллегии ОГПУ", указано, что он освобождается досрочно. Затем - новый арест и выход из тюрьмы после отбывания срока (1927 г.). Потом еще арест (1929 г.) и новое, третье, освобождение (1933 г.).
По тогдашним меркам, все обошлось вполне благополучно: он жив и даже вернулся в семью. Правда, при обыске были отобраны ценные семейные реликвии, но доказать сие трудно, так как в протоколе говорится, например, что икона "в окладе из красного металла" изымается как предмет враждебный. Да и кто будет хлопотать? Впрочем, такой человек нашелся: им стал сам Сергей Николаевич. В промежутках между "посадками" он требует восстановить моральный и материальный ущерб, вернуть ему предметы из фамильного достояния - "неконфискованные", как подчеркивалось в заявлениях. В ответ появляется на свет выписка из протокола судебного заседания коллегии ОГПУ с резолюцией: "...Отобранные у Каменского С.Н. ценности - конфисковать..."
Вспоминает Ирина Сергеевна: "Мать, переживая все эти несправедливости, теряла то мужество, которое проявляла раньше, и хождения по мукам - запросы, просьбы... выпали на мою долю". Как-то раз Сергей Николаевич получил помощь с неожиданной стороны. В коридорах ОГПУ, рассказывал он, его случайно узнал бывший слушатель военной академии и обратился к своим коллегам-чекистам: "Это же Сергей Николаевич, он у нас преподавателем был "на ять" (высшая похвала на лексиконе тех лет). Да и сам Сергей Николаевич держался на допросах с ироническим достоинством, обращался со следователями, по его словам, как со сбитыми с толку красноармейцами: заполнял анкеты на свой лад, редактировал протоколы допросов. Во фразу "...арестован как участник монархической контрреволюционной организации с целью поддержания мировой буржуазии" вставил перед словом "участник" уточнение "предполагаемый". "Что вы там опять в ем протоколе исправляете, ведь этих лиц вы знаете", - как-то в отчаянии воскликнул очередной следователь. "Знал", - уточнил дед.
Сохранилась анкета тех лет, в которой на вопрос, кто он - рабочий, крестьянин, служащий, "или", Сергей Николаевич, зачеркнув по очереди все это, включая "или", дописал "преподаватель".
Выйдя из тюрьмы, он, 67-летний пенсионер, и наша бабушка решили в расчете на лучшую долю покинуть Москву и устремились ("Как беженцы", - горько шутил дед) к далекому черноморскому побережью, в неприметный городок Геленджик (1935 г.). Там старики вроде бы нашли спокойное место. Сергей Николаевич устроился кассиром в морской порт, затем бухгалтером в больнице. А летом принимал у себя свою любимую внучку Марию и двоих внуков - Валю и меня - Нику (таково было мое домашнее имя). Для нас, детей, это были золотые годы. Но они были недолговечными.
Похоронив в Казахстане верную спутницу жизни - нашу бабушку, Сергей Николаевич после окончания войны вернулся из ссылки, извлек из геленджикской земли закопанные - в который раз! - фамильные документы и перебрался к дочери в Москву (1945 г.). Он не заполнял анкет, не устраивался больше на службу. Но вел очень активный образ жизни. Работал в библиотеках над историей рода Каменских, вел обширную переписку с родственниками, однополчанами. И всюду в любую погоду ходил пешком. В возрасте 83 лет он заболел плевритом. Организм долго боролся с болезнью, но она оказалась роковой. 1 февраля 1951 г. графа Сергея Николаевича Каменского не стало. Его отпевали в церкви Воскресения Словущего в Брюсовском переулке и похоронили на кладбище Донского монастыря, поставив на могиле каменный крест.
Для меня и сейчас, через много лет после его упокоения, дед мой Сергей Николаевич остается образцом человека и патриота - в лучшем, высшем понимании этого слова. Представителем элитного слоя российского общества - дворянства. Обладателем лучших его качеств - образованности, воспитанности, готовности служения Отечеству. Я хорошо помню его. Невысокого роста, плотный, с ежиком седых волос на голове, с пушистыми усами. Густые брови его были как бы вопросительно приподняты, и из-под них глядели на собеседника живые блестящие глаза. Он носил китель или френч полувоенного покроя. Садясь за стол, по-старинному затыкал салфетку за воротник. Не курил и почти не пил. Но толк в хорошей кухне знал. Нас, детей, часто брал с собой в пешие походы по окрестностям Геленджика: вдоль морского побережья или в горы, к дольменам - древнейшим сооружениям из огромных каменных плит. Проявлял в пути завидную выносливость, а ведь ему тогда было за семьдесят. На привалах, чтобы подбодрить нас, читал стихи, особенно любимого им Алексея Константиновича Толстого. Его веселый тон и настрой отнюдь не побуждали нас к фамильярности. Дед, когда хотел сделать замечание, всегда иронизировал. "Руки перед едой будешь мыть или считаешь это буржуазным предрассудком? - спрашивал меня, приятно грассируя. Это его качество - умение разрядить недоразумение юмором - восхищает меня и сейчас. Боже мой, сколько же этих недоразумений было в его долготрудной, но гордой жизни...
ВОСПИТАННИК ПАЖЕСКОГО КОРПУСА - ПОДПОЛКОВНИК ГРУ
Граф Николай Сергеевич Каменский родился 28 сентября 1898 г. в Санкт-Петербурге. Единственный мальчик в семье, он получил хорошее домашнее воспитание. Но вскоре, по воспоминаниям его сестры Ирины Сергеевны, "нас... отдали в закрытые учебные заведения... отцу всегда хотелось, чтобы его дети учились в привилегированных учебных заведениях - я в Смольном институте, а брат - в Пажеском корпусе..." Вначале Николай окончил два класса Первого Александровского кадетского корпуса, а затем в поступил в третий класс Пажеского корпуса (первых и вторых классов там не было). Летом 1917-го его воспитанники были включены в состав отрядов юнкеров, направляемых на защиту Зимнего дворца. В списках своих девятнадцатилетних ровесников отец фигурировал как "граф Николай Каменский 4-й".
Поддерживала ли эта монархическая молодежь Временное правительство? Царило, скорее, другое настроение: уверенность, что разрешить неустойчивое равновесие, в котором оказалась Россия, нужно, как сказали бы сейчас, "цивилизованным путем ".
Отец - участник событий октября 1917-го - письменных воспоминаний о них не оставил. Но из его скупых реплик и из разрозненных мемуаров его современников вырисовывается трагическая картина.
Юнкеров подняли по тревоге с полной боевой выкладкой ранним утром и, раздав патроны, зачитали приказ Главного штаба: "...явиться сейчас же в боевой готовности к Зимнему дворцу для получения задач по усмирению элементов, восставших против существующего правительства..." Юнкеров честно предупредили: "...решение выполнить свой долг перед Родиной может оказаться последним решением в вашей жизни..." Но никто не покинул строй...
Двинулись по направлению к Зимнему. Город, объятый хмурым осенним туманом, казался спящим. Впрочем, в казармах отдельных полков бодрствовали, но сохраняли нейтралитет "с целью воспрепятствовать боевым стычкам между сторонами". Отряды прибывали к Зимнему порознь, из разных районов столицы и в разное время. Одни в самый день переворота, другие - за сутки, и командир одного такого отряда рассказывал впоследствии, что в то раннее утро "во всем дворце не было ни души... ".
Один из юнкеров потом писал, что его поставили в караул с двенадцати до двух часов ночи "у двери, ведущей в зал заседаний правительства, рядом с кабинетом Керенского, который... был в своем несменяемом коричневом френче...". Потом его же послали разыскивать министра Кишкина, "руководившего защитой дворца". Юнкерам из инженерных училищ было срочно поручено из штабелей дров, заготовленных для предстоящих холодов, построить на Дворцовой площади баррикады. При расстановке постов "юнкерам вменялось в обязанность самое осторожное обращение с вещами, находящимися в комнатах дворца..." . А их было более тысячи, и многие пришлось запереть.
Первой атаке подверглась редкая цепь юнкеров, выдвинутая для защиты Зимнего снаружи. Толпы солдат и матросов открыли беспорядочный огонь, и юнкерам пришлось отступить во дворец. Вход в ворота преграждал захваченный броневик, который открыл по наступающим меткий огонь. Женский батальон, успевший занять баррикады, тоже начал отстреливаться. Атакующие толпы приостановились. Наступила заминка. Ею воспользовались большевики, которые выслали парламентеров. Они обратились к членам Временного правительства с предложениями о сдаче. В случае отказа обороняющимся недвусмысленно угрожали "кровавой репрессией".
Между тем часть осаждавших просочилась во дворец с черного хода, по лестнице, которая очень давно не использовалась и о существовании которой никто не догадался предупредить защитников Зимнего. Об этом им сообщила взволнованная сестра милосердия, прибежавшая с верхнего этажа, где с 1915 г. размещался госпиталь. Начался форменный "комнатный" бой. Теперь уже никто не знал, где нападающие, а где защитники.
Революционных матросов невозможно было остановить: они проникли в обширные царские винные погреба. Началось "┘поголовное пьянство┘ и грабят ценное историческое имущество, рвут со стен гобелены, хватают ценный севрский фарфор, сдирают с кресел кожаную обивку┘", - свидетельствовал годы спустя один из бывших юнкеров.
Что же в это время происходило на баррикадах перед дворцом? Они продолжали держаться. По ним велась залповая стрельба, но "┘ женский ударный батальон отбивает наседающих┘ крепко держит доступы к Дворцу┘". Атакующие предпринимают последний штурм. "┘Пьяная ватага, почуяв за баррикадами женщин, старалась вытащить их на свою сторону. Юнкера их защищали┘ большинство ударниц все же попали в лапы разъярившихся матросов и солдат. Всего, что они с ними сотворили, - я описать не могу - бумага не выдержит. Большинство были раздеты, изнасилованы и, при посредстве воткнутых в них штыков, посажены вертикально на баррикады".
А как же уцелевшие юнкера? "Кому удалось скрыться и выйти из Зимнего - их искали после", - констатирует очевидец.
Сестра отца - Ирина вспоминала потом, как в ту тревожную ночь встретили Николая на улице и по дороге домой умоляли снять погоны. Он отказался, и тогда погоны прикрыли башлыком. Дни проходили в тревоге, в ожидании "возмездия". Оно не заставило себя долго ждать. Списками защитников Зимнего "заинтересовались", и вскоре группа вооруженных матросов и солдат вломилась в петербургскую квартиру Каменских. От расправы отца спасла случайность. Незваные гости, стоя в дверях, правильно назвали фамилию и имя, но перепутали отчество. "Нет тут никакого Николая Петровича", - отрезала, не растерявшись, прислуга Устинья, выталкивая пришельцев вон. Ее решительность заставила пришельцев ретироваться (впоследствии Устинья осталась в семье домработницей).
Но жить дома бывшему пажу было опасно. Сначала его скрывали в больнице: держали под чужой фамилией на койке больного, умершего от тифа. Однако облавы шли и в больницах, поэтому из Петрограда следовало поскорее уезжать.
Николай покинул родной город и на полулегальном положении осел в Москве. Там ему, двадцатилетнему молодому человеку, удалось поступить в Лазаревский институт восточных языков. Он старался не привлекать к себе внимания, что было трудно из-за его удивительных лингвистических способностей. "Знание языков давалось ему шутя", - утверждала Ирина Сергеевна. В институте Николай нашел супругу. Это была его однокурсница Римма Евгеньевна, урожденная Канделаки, дочь московского адвоката, жившего на Пречистенке. Но для молодоженов обстановка в Первопрестольной также становилась беспокойной; к тому же тесть-юрист не хотел признавать советского права. И потому обе семьи переехали из Москвы в далекий Тифлис.
В Грузии, где советская власть установилась позднее (1921 г.), жизнь казалась размеренной и относительно безопасной. "В те времена много представителей русского дворянства бежали сюда, - пишет Фазиль Искандер, - ...это было своеобразной полуэмиграцией из России. Их здесь почти не преследовали, как почти не преследовали и местных представителей этого сословия. Я думаю, здесь сказались и закон дальности от места взрыва, и более патриархальная традиция всех сословий, которой... подчинялась и новая власть. Настоящее озверение пришло в 1937 году, но тогда оно коснулось всех одинаково".
В 1923 г. там, в Тифлисе, у Николая и Риммы Каменских появился на свет их единственный сын - автор этих строк. Вскоре Николая Сергеевича с семьей направили в заграничную командировку в Иран, где он проработал около двух лет. По возвращении он трудился в различных республиканских учреждениях Грузии, в том числе старшим экономистом наркомата торговли (1938 г.), старшим научным сотрудником Музея искусств (1939 г.). Но в свободное время пополнял свою библиотеку книгами по специальности - восточным языкам и восточной литературе - главному делу его жизни. Мать рассказывала мне, как два раввина, завидев на улице отца, вежливо приветствовали его, и один другому сказал: "Вот дворянин, славянин, христианин, а древнееврейский изучил лучше нас с вами".
Но тут в судьбе скромного востоковеда произошел новый неожиданный поворот. Ему предложили стать кадровым командиром Красной Армии, хотя трудно сказать, как именно он попал в поле зрения штаба Закавказского военного округа. По-видимому, Разведывательное управление РККА крайне нуждалось в высококвалифицированных специалистах-переводчиках. Теперь отец шел на службу в военной форме; на петлицах у него было по одной капитанской "шпале". Но с тех пор сделался еще молчаливее. Правда, думаю, каких-либо сомнений в правильности сделанного шага Николай Сергеевич не испытывал: не являясь сторонником нового общественного строя, он добровольно вступил в Красную Армию, так как был готов отдать свои знания и силы для защиты страны от внешних врагов, в этом он видел свой воинский долг перед Отечеством.
22 июня 1941 г. застало Николая Каменского в том же штабе ЗакВО, войска которого продолжали оберегать южные рубежи СССР. Вскоре отец включился в организацию нового дела - ввода частей Красной Армии в Иран 25 августа 1941 г., поскольку Москва не очень доверяла Тегерану. Вот небольшое наблюдение. Летом 41-го в школу младших командиров, где учился и я, проходя ускоренный курс подготовки радиотелеграфистов, прислали роту, состоявшую из азербайджанцев. Их в еще более сжатые сроки, чем нас, по существу наспех, обучали радиоделу, чтобы потом распределить по десантным группам, предназначавшимся для заброски в Иран (для захвата мостов и железнодорожных узлов) до подхода основных сил РККА. В подготовке и проведении этой операции, кстати, почти неизвестной до сих пор, участвовал и отец.
На Кавказе, еще не ставшем прифронтовой территорией, в это время появился эвакуированный Военный институт иностранных языков Красной Армии (ВИИЯКА). Николая Сергеевича пригласили на работу в это военно-учебное заведение. Вместе с вузом отец переехал сначала в Баку, а затем в Москву (1943 г.). Он временно остановился у своей сестры Ирины Сергеевны. Здесь мы с ним и увиделись во время войны. Нашу воинскую часть перебрасывали с одного фронта на другой через столицу. Я получил отпуск на один день. Встреча была, с одной стороны, радостной: я отвык не только от отца, которого нашел поседевшим, но еще вполне бодрым, не только от близких мне людей, но даже от асфальта под ногами, от окон, уже не затемненных обязательной светомаскировкой, от уютной лампы под абажуром над столом. Вместе с тем было и грустно. Я ощущал перед Ириной Сергеевной нечто вроде вины за то, что ее сын, мой друг детства и двоюродный брат Валя. погиб, а я - нет.
В ВИИЯКА отец служил до конца жизни. Он получил звание подполковника, приобрел большой авторитет. Начал заниматься наряду с педагогической и научной работой (по написанным им учебникам учатся до сих пор). Бывшие курсанты Военного института, с которыми мне приходилось встречаться в разное время, не сговариваясь, вспоминали прежде всего его на диво огромную эрудицию. Он и в самом деле знал очень много: историю не только того или иного языка, который преподавал (отец в совершенстве владел несколькими европейскими и восточными языками), но и народа, на нем говорящего, его религию, а заодно и философию этой религии. Но сам продолжал держаться в тени. В Коммунистическую партию, как это было принято в те годы в среде интеллигенции, он не вступил.
Погиб Николай Сергеевич трагически. 13 июня 1951 г. его нашли висящим в петле в комнате, где он жил. Военная прокуратура определила случившееся как самоубийство...
Вспоминая своего отца, я вижу его всегда сдержанным, корректным по отношению ко всем окружающим, в том числе и по отношению к своим близким. Он всегда держал дистанцию. Так ему легче было наблюдать, оценивать, размышлять. Как бы заняв круговую оборону, он бдительно охранял свою "внутреннюю территорию" от вторжения извне. Наверняка, слишком много потаенного хранила душа Николая Каменского - подполковника Советской армии и... графа, бывшего воспитанника Пажеского корпуса...
Эрмитаж и журнал "Родина" продолжают совместный проект, в рамках которого мы знакомим читателей с малоизвестными раритетами из запасников главного российского музея.
И.В. Григорьев. Портрет Н.М. Каменского. Иллюстрация в издании великого князя Николая Михайловича "Русские портреты XVIII и XIX столетий". Фото: Государственный Эрмитаж
В начале 1810 г. петербургскому ювелиру Павлу Теннеру поступил заказ от офицеров - участников войны со Швецией в 1808 и 1809 годах: они пожелали в складчину соорудить памятник генералу Каменскому - своему любимому командиру.
Ювелир и инвентор
Пауль-Магнус Теннер, прибалтийский немец, родился в Дерпте и переехал из Лифляндии в столицу империи в 1803 году; уже через пять лет он числился придворным серебряных дел мастером. Как установила Л.К. Кузнецова, автор исторического исследования о петербургских ювелирах, на пути к этому почетному званию Павел Теннер был не слишком разборчив в средствах: он не брезговал ставить свои клейма на чужих произведениях. Неоспоримо, однако, что он был первоклассным мастером; по освящении Казанского собора (15 .09.1811) всеобщее восхищение вызвала риза чудотворной иконы Казанской Богоматери, исполненная Теннером из золота и драгоценных камней.
"Не знаешь, чему больше удивляться, - признавался современник, - высокой ли стоимости драгоценных камней или необычайно тонкому и благородному вкусу художника, который их оправил, - г-на Теннера, немца, которого высоко ценит весь Петербург и даже заграница за его таланты и прекрасный художественный вкус".
"Прекрасным вкусом" отличается и памятник генералу Каменскому, вышедший из стен мастерской Теннера. Однако своими художественными достоинствами он обязан не только и не столько безупречному исполнению, сколько превосходному замыслу. Сочинителем аллегорической композиции в честь Каменского - инвентором, как тогда говорили, - выступил Франц Иванович Гаттенбергер, в недавнем прошлом (1803-1806) директор Императорского фарфорового завода.
Жан Франсуа Ксавье Гаттенбергер, профессор технологии в Женевском университете, талантливый художник и скульптор, переселился в Россию в 1780 г. Некоторое время он служил на фарфоровой мануфактуре Ф. Гарднера под Москвой. Таланты и познания Гаттенбергера были замечены и в Петербурге; их по достоинству оценили при дворе. В 1803 г. Гаттенбергер принял предложение возглавить Императорский фарфоровый завод. Период его управления ИФЗ был недолгим, но чрезвычайно плодотворным. Под непосредственным влиянием Гаттенбергера русский фарфор обогатился ампирными мотивами и формами, в сплаве которых с национальной темой возник впоследствии феномен Александровского классицизма.
Яркими чертами ампира наделен и памятник генералу Каменскому: он представляет собою триумфальный столп, увенчанный бюстом полководца и утвержденный на пьедестале с аллегорическими фигурами и трофеями.
Признание Суворова
Жизнь графа Николая Каменского действительно представляет собою череду триумфов. Младший сын генерал-поручика, впоследствии генерал-фельдмаршала графа М.Ф. Каменского Николай Каменский был произведен в офицеры именным повелением Екатерины Великой на третьем году жизни. На двадцать третьем году он получил боевое крещение, а с ним и первый генеральский чин в Швейцарском походе Суворова. Каменский-младший был храбр, решителен и харизматичен: подчиненные его обожали. Суворов, несмотря на свои натянутые отношения с Каменским-старшим, свидетельствовал в письме к нему: "Юный сын ваш - старый генерал".
С честью и славой сражался граф Николай Каменский в кампаниях 1805 и 1807 годов; популярность его была необыкновенной: все видели в нем восходящую звезду и с восторгом пересказывали полный пламенного негодования ответ, данный Николаем Каменским французскому генералу Огюстену Бельяру, потребовавшему от него капитуляции Кенигсберга: "Вы видите на мне русский мундир и смеете требовать сдачи!"
В шведской кампании 1808 г. генерал Каменский-младший сыграл одну из заглавных ролей. Условия перемирия, заключенного в Олькиоки 7 ноября, позволили ему с полным правом сказать своим соратникам при отъезде в Петербург для поправления здоровья: "Мы завоевали Финляндию - сохраните ее!"
Кампанию 1809 г. граф Каменский провел в качестве командира Улеоборгского корпуса, расположенного в окрестностях шведского города Умео; генерал прибыл к войскам 23 июня, когда во Фридрихсгаме уже шли переговоры о мире. Однако военные действия не прекращались, и шведы, надеясь заключить мир на выгодных для себя условиях, предприняли отчаянную попытку разбить корпус Каменского. Победы, одержанные графом 7 и 8 августа при Севаре и Ратане, сорвали этот план.
Успехи Каменского-младшего в Швеции снискали ему репутацию талантливейшего из русских генералов; 4 февраля 1810 г. государь назначил его главнокомандующим молдавской армией вместо князя Петра Багратиона, полагая, что граф Николай Каменский добьется победного конца в затяжной войне с Турцией скорее, чем он...
Триумф и катастрофа
Главным сюжетом памятника генералу Каменскому служат, бесспорно, его победы в войне со Швецией: на пьедестале помещены барельефные изображения битв при Севаре, Куортане, Оровайсе и Ратане, а у подножия памятника помещена аллегорическая композиция, представляющая двуглавого орла, торжествующего над шведским львом. Однако среди трофеев, сложенных у пьедестала колонны, мы неожиданно находим турецкое знамя с навершием в виде полумесяца. Возможно, оно выражает уверенность сподвижников графа Каменского в том, что победы ожидают их командира и в Молдавии...
Действительно, вскоре генерал Каменский взял Силистрию, Разград и Базарджик; государь пожаловал главнокомандующему орден св. Владимира I класса. Однако за этим триумфом последовала катастрофа. Штурм Рущука, предпринятый графом Каменским, был отбит, и наши войска понесли тяжелейшие потери: 363 офицера и более 8000 рядовых остались лежать на стенах и во рвах турецкой крепости. В оценке причин этой неудачи военные историки единодушны: она стала следствием самоуверенности главнокомандующего. Непрерывная череда успехов и блестящий карьерный взлет, обеспеченные в значительной степени несравненными качествами русского солдата, вскружили голову молодому военачальнику. Граф Каменский стал нетерпим к чужому мнению, а крайняя вспыльчивость толкала его на совершенно непозволительные поступки...
Впрочем, блестящая победа, одержанная генералом Каменским 26 августа 1810 г. при Батине, - победа, имевшая для нас весьма выгодные последствия, - загладила тяжелое впечатление от рущукской трагедии. Император удостоил победителя высшей награды - ордена Андрея Первозванного. Но этот триумф стал для графа Николая Каменского последним.
В феврале 1811 года у него началась тяжкая и изнурительная лихорадка. 12 марта полководец передал командование графу Александру Ланжерону и отправился в Одессу. Еще в дороге у него помутился рассудок; он потерял слух...
Генерал от инфантерии граф Николай Михайлович Каменский-младший скончался в Одессе 4 мая 1811 г. на 35-м году жизни. Он похоронен в родовом имении Сабурово в Орловской губернии, рядом с отцом.
Через пять лет после смерти графа, 11 июля 1816 г., шедевр Ф.И. Гаттенбергера, П. Теннера, И.-В. Людвига поступил в Императорский Эрмитаж.