Нарративный подход в консультировании. Нарративный подход в психологическом консультировании Нарративный метод в психологии

Что написано пером, того не вырубишь топором. Создатели нарративного подхода Майкл Уайт и Дэвид Эпстон не спорят с русской пословицей. Рассматривая жизни людей и их взаимоотношения как истории эти, на сегодняшний день уже всемирно известные и уважаемые австралийские специалисты, утверждают: "рубить" и не надо.

Достаточно посмотреть внимательнее, что написано - почитать под другим углом зрения, вглядеться в написанное мелким шрифтом, в скобках, сносках, комментариях, в тех фрагментах нашей личной истории, которые мы в свое время предпочли не вписывать в главные сюжетные линии, но которые, тем не мене, никуда не делись, стоит только их вспомнить и заново вдохнуть в них жизнь.

Переписать историю своей жизни

"Нарратив" в переводе с английского означает "рассказ", "повествование". Нарративная терапия – беседа, в процессе которой люди "перерассказывают", то есть рассказывают по новому, истории своей жизни. Для нарративных терапевтов "история" это некие события, увязанные в определенные последовательности на некотором временном промежутке и приведенные таким образом в состояние наделенного смыслом сюжета.

Когда мы рождаемся, у нас нет никаких идей о том, какой смысл имеет ежесекундно получаемый нами опыт, нет названий тому, что мы переживаем. Мы не знаем, кто мы, где мы, что мы люди, вокруг нас родственники, над кроваткой игрушка, а сами мы, к примеру, довольны или голодны. У нас нет даже таких понятий, как "кто", "где", "вокруг", "Я", удовольствие и пр. Постепенно от окружающих нас людей мы узнаем, что мы есть, у нас есть имя, мы мальчик или девочка, что мы капризничаем или ведем себя хорошо, что мы настойчивые или ленивые, плаксивые или чувствительные, умные или непослушные. Взрослые люди сообщают нам, что сейчас мы грустим, а в другой момент радуемся, что нам больно или смешно, тревожно или спокойно. Так шаг за шагом мы формируем истории, о том, кто мы, и какова наша жизнь. А жизнь при этом продолжается, и каждому переживаемому мгновенью мы приписываем тот или иной смысл в соответствии с уже имеющимися у нас знаниями. История жизни каждого человека состоит из множества переплетающихся сюжетов – о том, каков он, о его личной жизни, карьере, учебе, о его достижениях и разочарованиях, семье и увлечениях, желаниях и планах. При этом мы стремимся к тому, чтобы каждая сюжетная линия выглядела логично, и все они между собой были как-то согласованы. Так, например, если у человека есть история о том, что он альтруист, филантроп и к тому же законопослушный гражданин, ему сложно будет совместить с ней историю о том, что он выбрал карьеру киллера и достиг в ней больших успехов. А человеку, рано узнавшему, что он умный и прилежный мальчик, и что это очень хорошо, а затем в соответствии с этим знанием, присоединившим к нему новое, о том, что он талантливый ученик и целеустремленный юноша, легко будет себе объяснить, как он оказался в шапочке и мантии на церемонии вручения дипломов в Гарварде. Тонкость состоит в том, что в жизни филантропа, наверняка, был момент, когда он стоял в час "пик" в вагоне метро зажатый малознакомыми телами и ненавидел все человечество, а гарвардский выпускник не раз не справлялся с заданиями и испытывал желание все бросить и выращивать цветы, просто наши герои не вписали эти события в истории своей жизни, сделав их как бы невидимыми, на время, а может и навсегда.

Одна из базовых идей Майкла Уйата состоит в том, что в действительности жизнь человека состоит из огромного количества событий, слишком противоречивых, чтобы из них можно было составить мало-мальски последовательный сюжет. Поэтому мы преимущественно обращаем внимание на те события, которые подтверждают уже сконструированные нами доминирующие истории о нас, а многочисленные эпизоды, противоречащие этим главенствующим сюжетным линиям, отбрасываем и быстро забываем, видя в них необъяснимые "случайности". Так, например девочка, у которой уже сложилась доминирующая история о том, что она стеснительная и замкнутая, запомнит, как она очень хотела участвовать в школьном спектакле, но побоялась вызваться, и пополнит этим эпизодом свою уже существующую историю. Удивительно при этом, что не решилась вызваться девочка как раз под влиянием представлений о себе, как о замкнутой и стеснительной. Летом этого же года эта девочка, отдыхая на даче, сама познакомилась и подружилась с уже сложившейся компанией ребят; за несколько месяцев до эпизода с театром она подала заявку на участие в телевизионном конкурсе; и, наконец, она постеснялась сказать о своем желании играть в спектакле, но это желание у нее было (!), а это не очень типично для замкнутых людей. Все эти эпизоды останутся как бы не удел, им нет места в ее главной истории о себе, они этой истории противоречат и поэтому для девочки – автора истории выглядят как отдельные, как будто "висящие в пустоте", не наделенные особым смыслом и поэтому быстро блекнущие строки.

Предположим, эта девочка выросла, ее история про замкнутость стала уже очень плотной. Она приходит к нарративному терапевту и рассказывает, что неспособна проявить инициативу или даже откликнуться на ухаживания молодых людей, избегает принимать участие в корпоративных вечеринках, у нее мало опыта общения, и тревоги об этом недостатке опыта не дают ей наконец-то в общение вступить, в результате она недовольна своими успехами, как в работе, так и в личной жизни, и не знает как это можно изменить. Эта молодая женщина скажет терапевту, что она замкнутая и стеснительная с детства, и приведет в подтверждение своих слов уже знакомые нам эпизоды и еще сколько угодно им подобных. Терапевт же, задавая специальные вопросы, поможет нашей героине припомнить в деталях, наделить новым смыслом и соединить в новую историю многочисленные эпизоды из ее жизни, не вписывающиеся в ту проблемную историю нарративные терапевты называют историю, которую человек на данной момент считает для себя уже бесполезной проблемно-насыщенной, с которой она пришла.

Для того чтобы вместо проблемно-насыщенной истории "Я замкнутая, стеснительная, я не умею общаться" в сотрудничестве с терапевтом женщина смогла создать альтернативную историю, которую ей, предположим, захочется назвать "Я интересна другим людям, и они интересны мне", ей не нужно "меняться" в прямом смысле этого слова, как-то мучительно трансформируя своя "Я". Как мы уже поняли в ее жизни, в действительности уже в потенциале содержится много историй и бесчисленное количество событий, и она вольна выбирать какие события отобрать и какой смысл им придать, чтобы "сконструировать себя" предпочтительным для себя же образом.

В действительности, наши жизни мультиисторичны. Каждый момент содержит пространство для существования многих историй, и одни и те же события в зависимости от приписываемых им смыслов и характеров связей могут сложиться в разные сюжеты. Любая история не лишена некоторой степени неопределенности и противоречивости. И ни одна история не может вместить все жизненные обстоятельства.

Социум

Конечно, знанием о том, какой смысл приписать получаемому нами опыту владеют не только члены нашей семьи, это знание разделяется всем сообществом, в котором мы родились, нашим социумом. Майкл Уайт очень любит французского философа Мишеля Фуко, и использовал многие его идеи при создании своего метода. Мишель Фуко обратил внимание на то, что в разных обществах, в разное время идеи о том, что "нормально", что соответствует "здравому смыслу" или "само собой разумеется" сильно разнятся.

Нарративные терапевты полагают, что базовые, «общепринятые» идеи, которые люди обычно принимают за «законы жизни», «порядки вещей» и «вечные истины» о том, что есть человек и общество, в действительности меняются по ходу истории. В каждом конкретном обществе, в каждый конкретный момент \ период истории существуют люди и социальные институты (наука, церковь, совет старейшин), определяющие, какое знание следует считать истинным - в том числе знание о том, что есть умственная патология, психическая норма и не норма, преступление, заболевание, сексуальность и пр. Хотя эти знания выглядят как непреложные, "вечные" истины, на самом деле, когда-то их не было, затем люди договорились между собой что, Земля, к примеру, плоская. Дети этих людей, еще помнят, что "так решили отцы", а через несколько поколений все уже просто знают, что "это так". А тот, кто думает, что "не так" – сумасшедший или дурак. Итак, в каждом обществе существуют какие-то доминирующие знания. О том, что нормальный человек стремится к счастью, или о том, что счастье нас может ждать только в загробной жизни; о том, что красивая женщина обладает семью складочками на животе, или что у нее не должно быть живота вовсе; что приличный человек должен трудиться, или что уважаемый человек - это тот, кто как раз может себе позволить не работать; что дети это огромная ценность и большая радость, или что у них нет души и их можно сбрасывать со скалы; что одиночество это способствующее духовному развитию и открывающее дорогу к счастью благо, или признак ущербности и обязательное условие несчастья; что справится с проблемами человеку может помочь психотерапевт, духовник, друзья, алкоголь или партком.

Уайт вслед за Фуко полагает, что мы склонны принимать на веру и даже как бы сливаться с доминирующими историями нашей культуры, легко соглашаясь с тем, что они содержат истину о том кто мы, как нам понимать наш опыт и какими нам следует быть. И эти доминирующие знания скрывают возможности, которые могли бы предложить другие, альтернативные истории. По мнению Майкла Уайта, люди приходят в терапию, когда доминирующие истории не позволяют им прожить свои собственные предпочтительные истории, или когда человек активно участвует в воплощении историй, которые он находит бесполезными. На женщину, делающую одну пластическую операцию за другой, влияют несколько популярных в нашем современном обществе историй.

Что человек должен быть счастлив, что "женское счастье, был бы милый рядом", что чтобы достичь этого счастья надо обладать определенным телом, а то, каким это тело должно быть, подробно объясняется в средствах массовой информации. Складочка жира для этой женщины начинает означать что она "ненормальная", печальные переживания по этому поводу только усугубляют это ощущение, потому что "норма" для человека быть счастливым, а отсутствие идеальной семейной жизни окончательно убеждает в том, что она совершенно неправильный человек и нормальные люди должны от нее только шарахаться. Женщине плохо, а значит история о необходимости достижения счастья посредством совершенного тела ей неполезна.

Если она придет к нарративному терапевту, то, беседуя с ней, он постарается сделать эти поддерживающие ее проблемную историю социальные знания и стереотипы видимыми. Тогда она сможет обсуждать их влияние на себя, занять по отношению к ним более активную позицию, решить насколько они для нее полезны, и, возможно, обратится к каким-то другим альтернативным знаниям, не доминирующим в данный момент в ее культуре. Складочка жира может означать все что угодно, например: "я способна хорошо о себе позаботиться", "я могу позволить себе и умею получать удовольствие", "я в себе уверена", "я готова к материнству", "складочка жира".

Таким образом, в ходе нарративной беседы меняется репертуар знаний, привлекаемых человеком для интерпретации его опыта, а, следовательно, меняется опыт и история.

Мы – не проблемы. Проблемы – это проблемы.

Нарративные терапевты верят что, то, как мы мыслим, во многом, определяется языком, на котором мы говорим. Когда человек слышит "ты невнимательный", или сам про себя говорит "я эгоистичный", выглядит, так как будто проблема "Невнимательность" или "Эгоизм", является его неотъемлемой частью, он таков, а значит это он "проблемный", с ним что-то не так. В этом случае визит к терапевту становится для человека грандиозным предприятием по изменению себя. Решиться на такое не просто, это по определению должно длиться долго и мучительно, и может потребовать весьма серьезных усилий. Разговаривая с человеком так, как будто с ним что-то не так, даже во время терапии, мы только усиливаем его ощущение собственной "проблемности".

Майкл Уайт и Дэвид Эпстон считают, что если говорить о проблемах немного иначе, то с ними гораздо легче справиться. Нарративные терапевты отличают человека от его проблем, они не беседуют с проблемным человеком, а говорят с человеком о его проблеме. При этом проблематизируется проблема, а не человек. Во время нарративной беседы мы говорим об Алкоголизме, Депрессии, Страхе контроля, Перфекционизме, Лени, Неусидчивости, Страхе одиночества и т.д., человек исследует, как проблема влияет на его жизнь, как убеждает его действовать тем или иным образом, каков его опыт и методы противостояния проблеме, как его планы и мечты отличается от планов Проблемы на его жизнь. Техника отделения человека от его проблемы называется экстернализация. Она особенно полезна в работе с семьями, так как позволяет всем вместе бороться с отделенной проблемой, а не объединяться против "проблемного" члена семьи.

Очень легко отделяют от себя проблемы и еще легче расстаются с ними дети. Как только ребенок обнаруживает, что у него с Проблемой разные планы на жизнь, или что она врет, он с легкостью говорит проблеме "убирайся", и она уходит. Это может быть Лень, мечтающая о том, чтобы он остался неграмотным и без друзей, со стареньким компьютером и всегда недовольными родителями. Лень, которая нашептывает ему, что он недостаточно умен, чтобы справится с домашними заданиями, а вокруг столько всего интересного, на что можно отвлечься. Но сам мальчик мечтает стать программистом, ему нравится общаться и нужен новый компьютер. Он не раз успешно выполнял задания, и знает, что может быть умным, усидчивым, получать удовольствие от достижений и многое ему на самом деле интересно. Лень обманывает его, утверждая, что он не переживет неудачи, неспособен на усилия, и поэтому лучше сразу "бежать".

Узнав как действует Проблема, родители могут помочь ребенку, решившему расстаться с такой Ленью, если будут более спокойно относится к его неуспехам и поощрять усилия.

Итак, во время нарративной терапии человек отделяет от себя свои проблемы, исследует их и пересматривает свои с ними отношения.

Позиция терапевта

Нарративные терапевты не считают себя экспертами в жизнях других людей. В нарративной теории отсутствует идея "нормы" и знания о том, каким человек или его отношения должны быть. Сам человек выступает автором своей истории и экспертом в своей жизни, только он может решить, что для него предпочтительно. Сотрудничая с человеком, терапевт может помочь ему определиться с предпочтениями, увидеть возможности, создать новую историю о себе и воплотить ее в жизнь.

Для кого?

Любой человек или группа людей может обращаться к нарративным практикам для разрешения своих сложностей. Сложности тоже могут быть любыми.

Нарративные методы широко применяются и в работе с очень маленькими детьми, при этом терапевт может использовать игрушки или рисунки. Богат опыт нарративной помощи людям, которым в нашем обществе присваиваются психиатрические диагнозы. Нарративный подход на сегодняшний день самое современное и ведущее направление в семейной психотерапии.

Этапы работы

Критерием эффективности в нарративной практике является решение самих людей, что они достигли своих целей. Поэтому в конце каждой встречи терапевт спрашивает, нужна ли людям следующая встреча и через какое время, по их мнению, им было бы полезно ее организовать. Иногда бывает достаточно одной беседы. Чаще это может быть 3-10 встреч раз в неделю по 1-2 часа каждая. Иногда люди считают, что им полезно приходить раз месяц или реже, иногда несколько раз в неделю. При нарративной работе значимые изменения должны начинаться довольно быстро, в то же время некоторым людям нужно время, чтобы определиться с предпочтениями, проверяя их в обычной жизни, или чтобы достаточно развить и "оживить" новую предпочтительную историю, тогда встреч может быть больше. Есть люди, которые хотят решить несколько задач или заняться самоисследованием, этому также можно посвятить больше времени. Стоимость одной встречи колеблется от 50 до 100 у.е., обычно бывают возможны социальные скидки.

С начала немного истории.

Возникновение нарративного подхода в терапии принято связывать с именами Майкла Уайта и Дэвида Эпстона и публикацией в 1990 году их книги «Нарративные средства достижения терапевтических целей».

В основе нарративного подхода лежит представление о том, что реальность не существует объективно, а непрерывно конструируется во взаимодействии людей друг с другом. В результате этого взаимодействия отдельными сообществами людей создаются убеждения, ценности, законы, представления, которые находят выражение в языке. Сквозь призму этих представлений члены сообществ интерпретируют мир, наделяют смыслом те или иные явления, события, процессы их жизни.

Сам термин «нарративный» (в переводе с английского - «повествовательный») подразумевает рассказывание историй о людях и их проблемах. Читатель может задаться вопросом: «При чем тут истории, когда речь идет о серьезных проблемах?» Трудно поверить, что общение способно породить новую реальность, но авторы убеждены, что так оно и есть. Именно в диалоге терапевта и человека, обратившегося за помощью, выкристаллизовываются новые возможности и новые пути решения проблем, и происходит это благодаря тому, что предметом диалога становится не «патология» или «симптом», а та история, которая позволила проблеме появиться в жизни клиента.

По словам Майкла Уайта, люди осмысливают свою жизнь через истории. К какой бы культуре мы ни принадлежали, ее нарративы влияют на нас, и под этим влиянием формируется личный нарратив каждого конкретного человека. Этот жизненный нарратив похож на историю, некую последовательность событий, объединенную общим сюжетом. Те события, которым человек придает особое значение, ложатся в основу сюжета, при этом многие другие события как бы выпадают из поля его зрения, поскольку не укладываются в общий сюжет.

История жизни одной семьи может быть насыщена болью, разочарованиями, унижением, и всякое событие, окрашенное этими чувствами, поддерживает общий печальный сюжет. Моменты радости, дружбы, а также победы и достижения, которые наверняка также случаются в жизни семьи, часто остаются «за кадром», поскольку не вписываются в общую картину. И задача терапевта, работающего в нарративном ключе, заключается в том, чтобы помочь клиенту «пересочинить» историю, включая в повествование упущенные радостные моменты, а также отыскивая и восстанавливая в правах положительные качества клиента, его заслуги и достижения, его грандиозные планы на будущее, его особенные способности, которые позволят справиться с проблемой.

Главное измерение нарративной терапии - это социокультурный контекст нарративов. На момент своего обращения к терапии семья, как правило, уже вжилась в свою проблемно-насыщенную историю, формированию которой способствуют социокультурные установки. Отношения между семьей и проблемой не менее сложны, чем отношения между семьей и социальными силами. Эти силы могут быть внешними по отношению к семье, а могут быть и интернализованы (присвоены) ею. Терапевту важно отслеживать, в каком культурном контексте проблема дает о себе знать, чтобы по наивности не предположить, что проблема только в индивиде или в семье, в то время как на сцене присутствуют и другие факторы.

В истории о Марте - американке филиппинского происхождения, в одиночку воспитывающей двенадцатилетнего сына, - столкнулись два социальных стереотипа. Ее сын Франклин угодил в полицию, и Марта оказалась перед выбором: либо сменить работу на менее перспективную, но позволяющую приходить домой раньше и контролировать своего «трудного подростка» после школы; либо остаться на прежней работе и таким образом подтвердить, что она «никудышная мать», так как не в силах уследить за собственным ребенком.

Разговор с терапевтом о социальном давлении позволил Марте выявить стереотипы, под влиянием которых находятся многие одинокие матери и работающие женщины не белой расы. В ходе диалога Марта поняла: будучи связана этими представлениями, она убедила себя, что была лишь «наполовину работником, наполовину матерью». И это убеждение говорило ей, что она не вправе требовать многого от работодателя или от своего сына без ощущения, что делает для них «недостаточно».

В результате деконструкции этих общественных ожиданий перед Мартой открылись более широкие возможности выбора. Она поделилась своими мыслями с работодателем, и они вместе нашли решение: Марта перешла на более гибкий график работы без ущерба для карьеры. Франклин также пошел ей навстречу, записавшись на занятия в спортивный клуб, и тем самым снял с матери необходимость «контролировать» его после школы.

О дин из принципов нарративной психологии - узнать ребенка отдельно от проблемы.

Ребенок, которого родители впервые привели на терапию, может испытывать массу чувств. Если родители начинают с рассказа о том, как он «ужасно ведет себя в последнее время» и как он «отбился от рук», - в этом случае чувство вины, стыд или внутренний протест ребенка будут препятствовать установлению контакта между терапевтом и ребенком. Поэтому авторы предлагают, предварительно заручившись согласием родителей, начать с разговора, в котором не будет фигурировать проблема. Можно расспросить родителей об интересах маленького клиента, или добрых поступках, которые он недавно совершил, или о его особых качествах, умениях, талантах. Это та самая информация, которая с самого начала создаст обнадеживающую атмосферу и может в дальнейшем лечь в основу новой истории - «истории без проблемы». Такое начало поможет сломать лед недоверия, привлечет внимание ребенка или даже разбудит его энтузиазм.

«Проблема - это проблема. Человек - это не проблема».

Один из основных приемов нарративного терапевта - экстернализация проблемы, поэтому его задача - в процессе беседы «вытащить» проблему наружу, чтобы затем решить, как с ней быть дальше. Это позволяет отделить проблему от ребенка, дает возможность ребенку взглянуть на проблему со стороны, понять ее хитрости и рассекретить ее коварные планы. Такой прием позволяет снять чувство вины и стыд, которые, как правило, испытывает ребенок в связи со своей проблемой, а также позволяет ребенку разработать арсенал средств для борьбы с ней. Используя этот прием, можно неконтролируемые вспышки ярости назвать хитрыми происками Гнева, который стремится разрушить отношения ребенка с родителями и друзьями. Можно понять, как действует Гнев, чтобы добиться своего, в какие моменты он атакует и когда нужно быть начеку, чтобы его обезвредить.

Для семилетнего Андре, который учился быть Укротителем Гнева, терапевт Дженни (Дженнифер Фримен) в качестве конкретного подкрепления словесной экстернализации придумала шпионский набор Укротителя Гнева. Набор состоял из пояса с множеством карманов, в которых находились: увеличительное стекло, чтобы шпионить за Гневом; свисток, чтобы свистеть всякий раз, когда Гнев заявит о себе; крошечная записная книжка и карандаш, чтобы вести счет борьбы, а также набор ярких наклеек, чтобы отмечать свои победы. Андре стал прекрасным Укротителем Гнева, он научился контролировать свой Гнев. Через несколько месяцев терапии Андре нарисовал Дом Гнева, вокруг которого находились сердца людей, - их похищал Гнев, притворяясь сначала их другом, а затем вовлекая людей в неприятности.

Некоторые проблемы можно метафорически описать как существующие в пространстве между людьми, и экстернализации может быть подвергнута не только сама проблема, но и отношения людей. Например, натянутые отношения между матерью и дочерью могут быть представлены в виде Стены, разделяющей их. Далее терапевт может помочь клиентам «разобрать» эту «стену» на «кирпичики»: развод родителей, новая жена отца, чувство отверженности, страх остаться одинокой матерю и пр. И однажды увидев эту «стену», мать и дочь постараются разрушить ее.

О владение приемом экстернализации требует овладения особой грамматикой экстернализующей беседы. Вот яркий пример того, насколько «экстернализующая грамматика» отличается от традиционного способа предъявления информации о ребенке.

Родители Самюэля, впервые приведя его на терапию, так описывали суть проблемы: «Самюэль очень эгоистичен. У него совершенно нет терпения. Если он немедленно не получит того, что хочет, он закатит истерику».

Терапевт, к которому родители обращались ранее, дал такое заключение: «Самюэль страдает недостатком внимания. В дальнейшем следует провести диагностику гиперактивного расстройства с дефицитом внимания. Для своего возраста он недостаточно хорошо умеет сдерживать желания. Самюэль регрессирует к нарциссическому и претенциозному поведению в социальных ситуациях, требующих соответствующего его возрасту сотрудничества».

А вот версия нарративного терапевта: «Возможно, Самюэль представляет собой тот тип молодого человека, который ясно осознает свои желания и ожидания? Возможно, Гнев и Нетерпение берут верх над ним, когда он видит несправедливость или когда события идут не таким путем, какой нарисовало его яркое воображение? Возможно, именно это нарушает его спокойствие? И именно это портит репутацию Самюэля среди учителей и сверстников? А игры, в которые он любит играть, что они говорят о его интересах?»

Каждое из приведенных описаний содержит свою перспективу развития событий. Очевидно, что последнее описание предлагает больше возможностей выбора самому Самюэлю, приглашает его посмотреть на Гнев и Нетерпение со стороны; понять, как они умудряются портить его жизнь, и решить, как с ними бороться.

Экстернализация - не просто лингвистическая техника, которую можно «включать» по необходимости. Это прием, основанный на особом миропонимании, в котором языку отводится значительная роль в конструировании мира каждого конкретного человека. Один из наиболее важных аспектов беседы в этом ключе состоит в возможности для клиента осознать более широкие контексты, поддерживающие проблему: те культурные нарративы, «само собой разумеющиеся» представления, которые существуют в каждом обществе и осознание которых открывает больший спектр выборов для человека, обратившегося за помощью.

Е ще один прием на вооружении нарративного терапевта, работающего с детьми и семьями, - терапевтические документы: письма, свидетельства, грамоты. Беседа по своей сути эфемерна. Выходя от терапевта после продуктивной сессии, клиент, может быть, еще пару кварталов обдумывает новые интересные идеи, рожденные в беседе, но уже к вечеру те точно найденные слова, которые вертелись в голове еще недавно, улетучились и их заслонили собою домашние заботы. Но в письме, написанном терапевтом, слова остаются и могут быть перечитаны и на другой день, и через неделю. Такие письма можно перечитывать дома, показывать друзьям, читать вслух, собравшись всей семьей. Они поддерживают по-новому рассказанную историю ребенка, а также позволяют родителям, родственникам и друзьям оставаться в курсе тех изменений, которые происходят с ребенком.

Очень часто ребенку сложно говорить прямо о своей проблеме, а многим детям речь вовсе недоступна. В этом случае на помощь приходят особые средства, позволяющие персонифицировать проблему: ее можно нарисовать; можно изготовить ее маску, придумать ей имя, характер, вычислить ее хитрости, придумать про нее историю и в конце концов с ней можно даже подружиться - ведь ей так одиноко и никто ее не любит. Но уже в этом случае ребенок будет в состоянии контролировать ее проявления. Самое главное, считают авторы, это разговаривать с ребенком на его языке.

В книге подробно описано практическое использование этих и других приемов, позволяющих терапевтам, психологам, учителям, воспитателям, заботливым родителям, а также всем, кто работает с детьми и семьями, сделать свою работу более плодотворной и увлекательной. А всякого, кто отчаялся и не видит выхода из тупика, многочисленные истории из практики авторов заразят энтузиазмом и верой в силы и талант ребенка.

Ольга ДЮПИНА,
студентка МГППУ

По материалам книги Дженнифер Фримен, Дэвида Эпстона и Дина Лобовица «Веселые решения серьезных проблем: нарративная терапия для детей и их родителей».
Jennifer Freeman, David Epston, Dean Lobovits. Playful approaches to serious problems: narrative therapy with children and their families. - W.W. Norton and Company, 1997. 321 p.

статья Дарьи Кутузовой

Нарративный (от лат. narrare – повествовать, рассказывать) подход – одно из самых молодых, бурно развивающихся направлений в сфере терапии и работы с сообществами. При переводе на русский язык мы сохраняем термин «нарративный» (а не «повествовательный», например), чтобы отличить этот подход от других направлений, ориентированных на работу с историями (М.Эриксон, Н.Пезешкиан, сказкотерапия и пр.), — а также для того, чтобы представителям международного нарративного сообщества было проще узнавать друг друга.

Нарративный подход возник на рубеже 70-80 годов прошлого века в ходе сотрудничества австралийца и новозеландца Дэвида Эпстона.

В настоящее время сообщества нарративных терапевтов существуют более чем в 40 странах мира; ; регулярно появляются новые книги, посвященные нарративному подходу; проводятся ; правительственные и международные организации дают гранты на проведение программ и проектов в русле нарративного подхода. Нарративные идеи и методики применяются в различных сферах – в индивидуальном консультировании, при с подростками и взрослыми, при реабилитационной работе , — и диапазон применения неуклонно расширяется.

Исторически первым, что привлекло внимание «терапевтической общественности», была успешная работа со сложными проблемами, порой считавшимися неизлечимыми. Отделение проблемы от человека, вынесение ее вовне (экстернализация ) позволяло воплотить в жизнь «шаловливый подход к серьезным проблемам», таким, как страхи, навязчивые состояния, анорексия, энкопрез, слуховые галлюцинации и пр. Если человек и проблема не суть одно , то тогда для того, чтобы преодолеть проблему и последствия ее жизнедеятельности, не надо бороться с человеком. Современная культура настойчиво предлагает людям поверить, что неспособность справляться с проблемами – признак какого-то «недостатка в конструкции» человека, какой-то постыдной дефективности или слабости воли. Экстернализация позволяет если не полностью избавиться от стыда и чувства вины, связанных с проблемой, то, по крайней мере, ослабить их. В результате человеку становится проще взять ответственность за собственную жизнь, почувствовать себя вправе выбирать предпочитаемое направление развития. Человек чувствует себя знающим, начинает лучше осознавать свою позицию по отношению к собственной жизни, к проблеме и ее последствиям, к социальным предписаниям. Если мы представляем, что проблема не внутри того или иного человека, это способствует сотрудничеству, объединению людей друг с другом для того, чтобы что-то сделать с проблемой. В силу этого часто происходит « .

Однако нарративный подход отнюдь не исчерпывается экстернализацией. Нарративный подход – это больше, чем просто набор техник. Это мировоззрение; заняв соответствующую мировоззренческую позицию, можно изобретать новые техники в соответствии с требованиями контекста.

В чем же состоит нарративное мировоззрение? В первую очередь, можно сказать, что оно отличается от модернистского. Нарративные терапевты верят, что «объективная реальность» непостижима непосредственно. В нашей жизни и в культуре сосуществуют различные описания реальности. Они не «истинные» или «ложные», а более или менее согласованные и правдоподобные. . Любое знание есть знание с определенной позиции. Необходимо учитывать социальный, культурный и исторический контекст, в котором порождается знание.

Эти описания реальности поддерживаются и воспроизводятся разными сообществами. Человек не является изолированным индивидуумом, он является частью сообществ, он «узел отношений», точка интерференции разных смысловых влияний. Некоторые описания поддерживаются сообществом особенно интенсивно. Это доминирующие дискурсы . Они проявляют власть, давая определения «правильного» и «достойного» образа жизни. Все то, что им не соответствует, вытесняется на обочину жизни, т.е. маргинализуется .

Жизнь каждого человека полиисторична . В ней состязаются за привилегированное положение разные истории. Какая-то из них доминирует. Если доминирующая история закрывает человеку возможности развития, можно говорить о существовании проблемы .

Однако всегда есть опыт, не включенный в истории. Из него можно собрать истории, альтернативные доминирующей, и выяснить, какая из них является предпочитаемой. «Исключения» из проблемной истории в нарративном подходе называются « «.
Так как нет истинных, правильных для всех историй, терапевт не может знать, что такое «правильное» развитие вообще и для данного человека в частности. Терапевт – не эксперт по жизни клиента, в этом клиент сам является экспертом.

Позиция терапевта — децентрированная и влиятельная. Это означает, что в центре разговора – клиент, его ценности, знания, опыт и умения. Терапевт своими вопросами может преумножать возможности и создавать пространство для прославления различий. Терапевт очень отчетливо осознает отношения власти и противостоит злоупотреблению властью в любых формах.

Важные принципы нарративного подхода – забота о том, кто обращается за помощью, и неэкспертная позиция терапевта. Терапевт умеет определенным образом задавать вопросы, но он не является экспертом по тому, в каком направлении и каким образом человеку следует двигаться в жизни. Человек сам является экспертом по собственной жизни. Поэтому нарративный терапевт (или «практик», как многие из них предпочитают себя называть) не навязывает тому, кто обратился за помощью (слово «клиент» тоже не употребляется) никаких методов, которые сам считает правильными. Скорее, терапевт постоянно просит его выбрать из нескольких возможных альтернативных направлений развития беседы тот, который больше всего подходит, представляется наиболее интересным, перспективным и полезным. В результате человек укрепляет контакт с тем, что для него важно в жизни – с ценностями, принципами, мечтаниями и добровольно взятыми на себя обязательствами, воплощаемыми в предпочитаемых историях его жизни.

При работе с теми, кто пережил насилие и травму, нарративный терапевт не будет заставлять клиента заново переживать травмирующий опыт ради «отреагирования эмоций»; он постарается создать безопасный контекст, чтобы этот опыт был вписан в историю человека, в осмысленную преемственность его жизни как эпизод, имеющий начало и конец. При этом акцент будет ставиться на так называемое «двойное описание», или «описание с обеих сторон» — .

«Неэкспертность» терапевта, акцент на уважительное любопытство в отношениях с людьми задает исключительную неиерархичность и инклюзивность нарративного сообщества. В нем нет «лестницы», по которой необходимо залезть, чтобы тебя посчитали стоящим человеком, а твое мнение – достойным внимания. В сообществе принята этика заботы о коллегах, а не этика контроля; принято вкладывать много сил и внимания в то, чтобы никто не чувствовал себя лишним, ненужным, игнорируемым, — в этом воплощается особый акцент на «общность», коммунитарность, в противовес индивидуалистической направленности доминирующей культуры. Даже когда мы работаем с человеком индивидуально, это все равно так или иначе работа с сообществом, в которое человек включен.

Цель нарративной терапии — создать пространство для развития альтернативных, предпочитаемых историй для того, чтобы человек почувствовал себя способным влиять на собственную жизнь, в большей степени автором предпочитаемой истории своей жизни и стал бы воплощать ее, привлекая и объединяя «своих» людей в сообщество заботы и поддержки.

Основная форма работы в нарративном подходе — пересочинение истории, (вос)создание авторской позиции (re-authoring) посредством вопросов, направленных на развитие «хорошей» истории. С литературной точки зрения хорошая история – это такая история, в которой персонажи и события описаны насыщенно , а не тонко (через описание поступка, а не называние качества); есть описание с разных точек зрения; отражены не только действия героя, но и его намерения/переживания/ценности и пр.; имеются бреши и пробелы в изложении сюжета – чтобы читатель мог достраивать сам. В рамках устной культуры «хорошая» история ориентирована на конкретную аудиторию и вызывает у нее резонанс, создавая общее переживание; вовлекает слушателей и влияет на них; помогает хранить знание о важном; реорганизует знакомое и привычное так, что становится возможным знать нечто новое.

Основные приемы нарративного подхода : 1) экстернализация (мы уже немного поговорили о ней выше); 2) деконструкция ; 3) восстановление участия (re-membering); 4) работа с внешними свидетелями (церемония признания самоопределения); 5) написание писем, создание летописей, памяток и грамот ; 6) развитие сообществ (в т.ч. виртуальных)

, или вынесение проблемы вовне, включает позиционирование проблемы в качестве антагониста в рамках нарративной метафоры. При этом исследуется влияние проблемы на человека и влияние человека на проблему. Человек определяет свою позицию по отношению к проблеме и осознает, почему эта позиция такова.

При проведении деконструкции осознается, исследуется и опротестовывается попытка других людей и сообществ быть автором истории данного человека; исследуется контекст возникновения дискурсивных предписаний, отношения власти, в т.ч. то, кому выгодно существование подобных предписаний.

состоит в том, что к работе (реально или виртуально) привлекаются другие люди и персонажи, дающие дополнительную точку зрения на человека и его историю, чтобы создать сообщество поддержки для предпочитаемой истории. Исследуется роль человека в их жизни и их миссии.

Работа с внешними свидетелями , или соприкосновение жизней общими темами – особый способ продвинуть развитие сюжета предпочитаемой истории. Слушателей истории расспрашивают о том, что у них отозвалось, какой образ протагониста, его ценностей, намерений и умений создался; почему их привлекли именно эти слова и выражения, какой их личный опыт откликается; чему их учит эта история, на что она их сподвигает.

Нарративный подход – одно из немногих терапевтических направлений, творчески использующих в работе с людьми . Поэтому написание писем , создание сертификатов, грамот и прочих удостоверений идентичности выделяется в отдельный прием.

Работа с сообществами – важное и быстро развивающееся направление нарративного подхода. Здесь часто используются приемы искусства и для того, чтобы люди вновь обрели надежду и веру в то, что они способны справиться с тяжелыми жизненными ситуациями. Организация виртуальных сообществ («лиг») помогает и их последствий, а также освобождает терапевта от бремени экспертного знания.

Нарративный подход изначально был ориентирован на работу с маргинализованными группами населения, с теми, кто «оттеснен на обочину жизни» доминирующим большинством. Многие так называемые «психологические проблемы» во многом поддерживаются предрассудками общества, стереотипами, социальной политикой, а также . Возвращение проблем «на место», т.е. в социально-культурное пространство, ведет к тому, что работа часто оказывается краткосрочной, что важно при работе терапевта в государственных учреждениях.

И преподавателя нарративного подхода – в первую очередь перед теми, для кого он работает, т.е. перед людьми, которые приходят на консультацию. Нарративные терапевты очень внимательно относятся к тому, как на их работу влияет привилегированное положение. Нарративный подход возник как Австралии и Новой Зеландии североамериканскими школами и направлениями; это был «австралийский путь». Распространение нарративного подхода за пределами Австралии (и даже шире – за пределами англоязычной культуры) ставит перед членами нарративного сообщества новую задачу: как перевести, пересказать, переложить идеи и практики таким образом, чтобы сохранился их дух, но при этом был бы учтен местный культурно-исторический контекст, традиции и обычаи локальной культуры? Это вопрос, на который нет и не может быть единственно правильного ответа, это приглашение к дискуссии и совместному творчеству. Как перевести с английского придуманные Уайтом неологизмы?.. Есть ли в России доминирующая культура, или сосуществует много разных субкультур?.. «Пересочинение» подхода на русском языке – увлекательное путешествие, приключение, и мы приглашаем читателя поучаствовать в нем.

Опубликовано: November 6, 2007, 5:43 pm

нарративная психотерапия

Оценка посетителей сайта: 6.00 (проголосовало: 2)

Нарративная психотерапия
Часть первая

Жорняк Е.С.

Нарративная терапия – интерпретация авторов :

В Дульвич Центре (the Dulwich Center), директорами которого являются основатели нарративной терапии , было сформулировано следующие описание этого подхода:

Основная предпосылка нарративной терапии это идея , что жизни и отношения людей формируются:

• Знаниями и историями, которые были созданы сообществами людей, и привлекаются этими людьми для осмысления и описания их опыта.

• Определенными практиками Я и отношений, в которых способы жизни связываются с этими знаниями и историями .

Нарративная терапия помогает людям разрешить их проблемы:

• Позволяя им отделить их жизнь и отношения от тех знаний и историй, которые, по их мнению, уже себя исчерпали;
• Помогая им бросить вызов тем способам жизни, которые они воспринимают как доминирующие, подчиняющие, и
• Поощряя людей переписать их истории жизни в соответствии с альтернативными, предпочитаемыми (самими людьми) историями их идентичности, и в соответствии с предпочтительными (для самих людей) способами жизни.

Краткое описание подхода

В самом широком смысле нарративная терапия является беседой, в процессе которой люди перерассказывают, то есть рассказывают по иному истории свой жизни. Для нарративных терапевтов "история" это некие события, увязанные в определенные последовательности на некотором временном промежутке и приведенные таким образом в состояние наделенного смыслом сюжета.

Люди – существа интерпретирующие . Постоянно переживая нескончаемую вереницу событий, они стремятся увидеть их взаимосвязанными и объяснимыми, то есть осмысленными. Нарратив подобен нити, сплетающей разнообразные, разбросанные во времени и пространстве события в историю.

Все мы состоим из множества историй: о том, кем мы являемся и кем не являемся, то есть она наших "Я", о наших способностях и достижениях, о неудачах и поражениях, об интересах и намерениях, о работе и карьере, об отношениях и связях, о поступках, желаниях, планах и т.д. Какими именно будут эти истории, зависит от того, на какие события мы обратили внимание, как связали их между собой и какой смысл им придали.

Жизнь любого человека состоит из значительно большего количества событий, чем те которые он отбирает для своих историй . То, какие из вновь поступающих событий будут включаться в истории, определяется уже сконструированными доминирующими историями данного человека. Например, кто-то может иметь доминирующую историю о том, что он альтруист . Эта история сложилась из множества эпизодов его прошлого, где он вел себя, чувствовал и думал в соответствии с принятым в его обществе и разделяемым им описанием альтруистического поведения и установки. Он мог перевести старушку через дорогу, помочь отстающему ученику в классе, испытывать сострадание к убитому таракану, присоединиться к движению в защиту редких видов животных и пр. Каждый такой поступок, или событие делало его историю о том, что он альтруист, более насыщенной и плотной. По мере уплотнения истории, не совпадающие с ней или противоречащие события – например, человек сам убил этого таракана, или оставил явно недееспособную старушку на другой стороне улицы, потому что вести ее домой было уже слишком сложно - начинают рассматриваться как несущественные, случайные или вовсе игнорироваться.

Истории никогда не создаются вне множественных контекстов окружающего мира . Из этих контекстов – семьи, друзей, коллег, транслирующих культуру средств массовой информации и текстов – человек узнает, какой смысл следует приписать тому или иному событию, а также насколько это событие и этот смысл одобряемы и рекомендуемы. То есть доминирующие нарративы нашей жизни, доминирующие нарративы всех сообществ, в которые мы включены, и доминирующие нарративы нашей культуры – все находятся в тесной взаимосвязи. Личная история "Я - альтруист", связана, например, с существующей в культуре историей "альтруизм лучше, чем эгоизм", с семейной историей "Васенька то какой заботливый – весь в деда, слава Богу", с профессиональной историей "в нашем деле все только на энтузиастах-альтруистах и держится" и т.п.

Истории прошлого и настоящего формируют истории будущего: увидев тонущего человека, человек знающий, что он альтруист, пойдет его спасать и спокойно впишет этот эпизод в свою доминирующую историю. Более того, такой человек даже будет искать ситуаций, в которых сможет проявиться как альтруист. Так же, как человек, в чьей истории говорится, что он склонен к семейной жизни, будет искать ситуаций, которые постепенно приведут его к созданию семьи.

В действительности, наши жизни мультиисторичны. Каждый момент содержит пространство для существования многих историй, и одни и те же события в зависимости от приписываемых им смыслов и характеров связей могут сложиться в разные нарративы. Любая история не лишена некоторой степени неопределенности и противоречивости. И ни одна история не может вместить все жизненные обстоятельства.

Если бы маленькая разбойница из "Снежной королевы" обнаружила себя переводящей старушку через дорогу или герой мафиози из фильма "Анализируй это" – плачущим над мертвым тараканом, они бы постарались приписать этому событию статус случайности. А если бы такие эпизоды участились до такой степени или приобрели бы такую выразительность, что их стало бы сложно игнорировать, то это, возможно, дало бы начало развитию альтернативных историй . Не вписывающиеся в наши доминирующие истории события, интерпретации других людей или наши собственные интерпретации – все это может послужить толчком к рождению нового нарратива. Пережив нашествие насекомых на свою квартиру и планомерно уничтожив их всех, "альтруист", может решить, что он "эгоист, бесчувственный человек, и вообще убийца по природе". А расстроившийся из-за таракана мафиози – начать описывать себя как "конченного слабака без будущего и надежды". На какое-то время в зависимости от многих факторов, от условий и окружения эти альтернативные истории могут обрести силу, стать доминирующими, и люди будут проживать их. При этом ни одна из историй (ни "я – альтруист", ни " я – эгоист") не будет свободна от противоречивости и заложенной в ней возможности множества интерпретаций.

К тому же любая "большая история" человека, то есть история его жизни, или просто его жизнь, всегда состоит из множества более мелких существующих одновременно и взаимосвязанных историй – о его прошлом, настоящем и будущем, о нем как члене различных сообществ, о его семье, его культуре и обществе. И каждое новое событие будет проинтерпретировано в соответствии с тем смыслом, который во всем этом многообразии историй доминирует в данный момент. В этом смысле в каждый момент нашей жизни, каждым своим жизненным актом, мы осуществляем взаимодействие между нашими доминирующими и альтернативными историями, вновь и вновь придавая смысл нашему опыту.

Итак, Нарративные терапевты думают в терминах историй и сюжетов – доминирующих и альтернативных. Рассуждая в рамках нарративной метафоры, можно сказать, что люди приходят в терапию, когда доминирующие истории (личные и/или культурные) не позволяют им прожить свои собственные предпочтительные нарративы, или когда человек активно участвует в воплощении историй, которые он находит бесполезными, или когда, как в случае с мафиози, человек больше не может найти ресурсов для поддержания выбранной им истории, новые события интерпретируются им таким образом, что это угрожает старому предпочитаемому нарративу, а зарождающийся новый ему совсем не по душе.

В любом случае, работая терапевтом в нарративном подходе, профессионал встречается с обратившимися за его услугами людьми, для того чтобы объединить с ними усилия по исследованию историй их жизней и отношений, смыслов и влияний этих историй, а также контекстов, в которых они были "написаны" и приняты как свои.

Некоторые самые общие характеристики нарративной терапии:

• Нарративная терапия это подход к консультированию и социальной работе, в котором люди видятся как эксперты в собственных жизнях, а профессиональная позиция предполагает уважительное, не обвиняющее и заинтересованное отношение к любым человеческим историям.
• В этом подходе проблемы рассматриваются как отделенные от людей, и предполагается, что люди достаточно компетентны и дееспособны и обладают большим количеством способностей, умений и компетенций, которые могут помочь им изменить неудовлетворительные отношения с проблемой.
• Важными принципами работы в этом подходе являются неподдельное любопытство со стороны терапевта и его искреннее желание задавать вопросы, на которые он действительно не знает ответа, а, следовательно, готов услышать и принять любой.
• Терапевтическая беседа может принять любое направление, всегда существует множество возможных путей (нет какого-то одного "правильного" хода беседы известного терапевту как эксперту).
• Человек, консультирующийся у терапевта, играет существенную роль в определении хода терапевтического процесса.

Теоретические контексты нарративной терапии и нарративные практики

Нарративная терапия возникла и существует в определенных контекстах, это: постмодернизм, конструктивизме, пост-структурализм, социальный конструктивизм.

Реализуемая прямо в данный момент в этом тексте, идея неотделимости любого феномена от контекстов, в которых он прибывает или видится – постструктуралистская.

В постсруктурализме (изначально методе анализа текстов, пришедшем на смену структурализму) есть несколько взаимосвязанных идей, используемых нарративными терапевтами. Идея интертекстуальности – идея о существовании текста в пространстве других текстов. Текст может отсылать к тем текстам, о которых в нем даже формально не упоминается. Все, что автор прочитал до написания своего текста, прорывается в его собственном произведении даже помимо его воли и сознания. Идея о бесконечной интерпретации текста – сколько читателей – столько интерпретаций (отсюда следует невозможность наличия эксперта, критика, конечного интерпретатора). И, наконец, обобщающая эти две идеи, концепция неотделимости текста от контекста, где контекст понимается как точка отсчета, относительно которой совершается интерпретация событий, действий и т д. В зависимости от контекста один и тот же текст (поведение, действие, мысли, слово, теория) может оцениваться по-разному.

Таким образом, и разделяющую эти идеи нарративную терапию, мы будем рассматривать в единстве с контекстами ее существования.

Что такое постмодернизм никто не знает, да, в общем, уже и мало кто хочет знать . Потому что – не актуально. Говорят, что постмодернизм закончился . Что началось и актуально тоже никто не знает. Говорят, что - деньги.

Тем не менее, сами нарративные терапевты в большинстве своем соглашаются, что их подход постмодернистский и отсылает к множеству теорий и историй определяющих себя как постмодернистские. Поэтому, говоря о том или ином аспекте нарративной терапии, мы будем, прежде всего, указывать на эти ссылки и границы, делающие этот подход не модернистским или постмодернистским.

О конструктивизме, радикальном и социальном, подробно будет сказано ниже. В самом общем виде – это в обоих случаях междисциплинарный дискурс, основное положение которого сводится к тому, что так называемая объективная реальность является продуктом человеческого общения, и что знание не обретается пассивным образом, а активно конструируется познающим субъектом.

Теперь посмотрим на различные измерения контекстуального пространства, в котором существует нарративная терапия и соответственно на нее саму.

Литература : Гипертекст. Картасар. Эко. Борхес. Сад расходящихся тропок.

Равноправное многообразие ходов в каждой точке истории. Сюжет не линейный, а развертывающийся, с бесконечной возможностью выбора – это отменяет идею о конечной блистательной цели.

Время открывается шаг за шагом. Каждый, кто движется во времени, обживает его по своему и метит на карте времени то, что важно для него.

Борхес . Внутренние диалоги:

«Иногда тропки этого лабиринта пересекаются: Вы, например, явились ко мне, но в каком-то из возможных вариантов прошлого вы – мой враг, а в ином - друг. ...

В отличие от Ньютона и Шопенгауэра ваш предок не верил в единое, абсолютное время. Он верил в бесчисленность временных рядов, в растущую, головокружительную сеть расходящихся, сходящихся и параллельных времен. И эта канва времен, которые сближаются, ветвятся, перекрещиваются или век за веком так и не соприкасаются, заключает в себе все мыслимые возможности. В большинстве этих времен мы с вами не существуем; в каких-то существуете вы, а я - нет; в других есть я, но нет вас; в иных существуем мы оба. В одном из них, когда счастливый случай выпал мне, вы явились в мой дом; в другом - вы, проходя по саду, нашли меня мертвым; в третьем - я произношу эти же слова, но сам я -- мираж, призрак. ...

Не в любом, - с улыбкой пробормотал он, – вечно разветвляясь, время ведет к неисчислимым вариантам будущего. В одном из них я - ваш враг... (Борхес. Сад Расходящихся тропок.).

И все же, и все же... Отрицание временной последовательности, отрицание себя, отрицание астрономической Вселенной – все это акты отчаяния и тайного сожаления... Время – это субстанция из которой я состою. Время – это река, уносящая меня, но я сам река; это тигр, пожирающий меня, но я сам тигр; это огонь, поглощающий меня, ноя сам огонь. Мир, к сожалению реален; я, к сожалению, Борхес».

Борхес Хорхе Луис. Новое опровержение времени. (цит. по (8) стр. 260)

Архитектура – это кров с украшением. Нет бессмысленных элементов архитектурного декора. Равноправия утилитарного и символического уровней.

Психотерапия

:

Время, необратимое время, с полным возможностей прошлым, настоящим и будущим впервые появляется в конструктивистских подходах – в BSFT (brief solution focused therapy by Steve De’Shaizer) и нарративной терапии. В обеих школах терапевт с помощью вопросов, ориентированных на время, может предложить клиенту переместиться в будущее, полевариативное будущее, где клиент может выбрать для себя предпочтительный для него вариант варианты, оттуда взглянуть на настоящее и или прошлое и переописать их таким образом, чтобы они способствовали наступлению этого желательного будущего. Возможен обратный вариант, когда с помощью уникальных эпизодов терапевт помогает клиенту увидеть в его прошлом предпочтительный для этого клиента (семьи) опыт и распространить его на настоящее и будущее.

Идею уникального эпизода, некоего опыта (поведенческих актов, коммуникативных актов, переживаний, мыслей и пр.), несоответствующего, выбивающегося из логики и смыслов проблемно-насыщенных историй, рассказывая которые, люди описывают себя и свою жизнь, сформулировал Уайт. Например, для супружеской пары, которая в качестве проблемы заявляет постоянные конфликты, уникальным эпизодом будет час, день, месяц, период периоды в их совместной жизни, когда конфликтов не было. Узнав о существовании таких эпизодов, терапевт в качестве следующего шага выясняет, является ли этот уникальный эпизод предпочтительным опытом для этих клиентов; затем спрашивает об аспектах прошлого, в которых есть что-то общее с уникальным эпизодом или смыслом уникального эпизода (Кто из вашего окружения мог предсказать, что в отпуске вы не будете ссориться? Случалось ли до отпуска, что Вы вдруг замечали в себе эту терпимость (термин клиента)? ); далее терапевт задает вопросы, связывающие прошлый опыт с настоящим (Когда вы думаете об этом отпуске или о ваших мирных отношениях до рождения сына, это что-нибудь меняет в том, как вы воспринимаете тот опыт, который пережили в этом месяце? ), и, наконец, терапевт задает вопросы, распространяющие историю на будущее (Учитывая ваши взгляды на события, которые мы сегодня обсуждали, как вы думаете, какой для вас будет следующая неделя месяц год? Если Вы вновь начнете использовать ваши способности к терпимости, как вы это делали в отпуске, как вы думаете на это может отреагировать Ваша дочь? ).

Итак, именно уникальные эпизоды основной ресурс используемый нарративными терапевтами для создания необратимого времени, в котором прошлое настоящие и будущие неоднозначно взаимосвязаны и полны возможностей. Другой немаловажный ресурс, сделавший возможными эти путешествия во времени, Уайт позаимствовал у французского постструктуралиста Деррида. Речь идет о Деконструкции. По сути выявление и распространение во времени уникальных эпизодов это метод деконструкции жизненного нарратива.

У Деррида деконструкция это стратегия по отношению к тексту, включающая одновременно и его деструктцию, и реконструкцию. При этом в тексте выделяются маргинальные, подавляемые мотивы, противо-направленные по отношению к «основному» направлению. Текст в этом случае оказывается не мирным гомогенным единством, а пространством репрессии. Цель Деконструкции – активизировать внутритекстовые очаги сопротивления диктату некоего «главного смысла» (10).

Нарративные терапевты применяют деконструктивное выслушивание. В отличие от роджерианского терапевта, чье активное слушание направлено на то, чтобы отражать историю клиента, как зеркало, без искажения, нарративный терапевт ищет скрытые смыслы, пространства и разрывы, признаки конфликтующих историй. Такая практика позволяет открыть пространство для тех аспектов жизненных нарративов людей, которые находятся на перифирии и еще не обрели свою историю, и ослабить хватку доминирующих, ограничивающих историй; помочь людям отнестись к своим жизненным нарративам не как к пассивно получаемым фактам, но как к активно конструируемым историям; поставить под сомнение «фактичность», неприложность жизненных нарративов людей; показать, что общепринятый или официально санкционированный смысл той или иной истории, это всего лишь одна из возможных интерпретаций; избежать приписывания характера экспертности возможным интерпретациям терапевта; создать новую историю, новый конструкт и развить его, если выяснится, что, по мнению данного человека, он для него более желателен.

Заметим, что, таким образом, вопреки заявленной релятивистской позиции, некоторые установки относительно того, что для человека лучше, у нарративных терапевтов все-таки имеются. Это установка на позитивную историю и на активную позицию человека.

Первая исходит из сути терапевтического проекта в целом, по крайней мере, в той его формулировке, за счет которой психотерапия может себе позволить быть популяризованной, существовать на рынке и выступать как явственно слышимый дискурс в так называемых цивилизованных странах, - психотерапия помогает людям улучшить их жизнь. Предполагается, что человек, которого все устраивает не пойдет к психотерапевту. Человек же, пришедший к психотерапевту, расскажет, что его не устраивает. Это, в терминах нарративной терапии, и будет проблемно-насыщенная история . Позитивная же история это история, в которой именно этой проблемы нет. Таким образом, что для него является или не является проблемой, человек все-таки решает сам, и термин «позитивная» здесь условен.

Что будет делать нарративный терапевт, если к нему придет человек и расскажет, что он описывает свою историю как абсолютно позитивную, и его это не устраивает? Будет ли нарративный терапевт помогать этому человеку переписать его историю как более проблемно насыщенную?

Вторая установка, по сути, означает, что нарративные терапевты «более внимательны к событиям, которые могут быть пересказаны, как история «борьбы против несправедливости», нежели к тем, которые рассказываются как истории о «человеке как о жертве»» ((11) стр.73). Эта установка обязана своим появлением знакомству Уайта с идеями Мишеля Фуко. Этот французский философ думал, что базовые, «общепонятные» идеи, которые люди обычно принимают за «законы жизни», «порядки вещей» и «вечные истины» о том, что есть человек и общество, в действительности меняются по ходу истории. В каждом конкретном обществе, в каждый конкретный момент период истории существуют дискурсы, определяющие, какое знание следует считать истинным - в том числе знание о том, что есть умственная патология, психическая норма и не норма, преступление, заболевание, сексуальность, и как на основе этой классификации человека идентифицировать, изолировать, наказать и ущемить. Те, кто контролируют дискурс – контролируют знание, и, в то же время, доминирующее знание данной среды определяет, кто может занять в ней властные позиции. Например, в обществе, где существует доминирующее знание со статусом истины о том, что психотерапией лучше всего заниматься женщинам до 25 лет, властью определять, что такое психотерапия и кто может ей заниматься, будут наделены женщины до 25 лет, а, скажем, мужчины после 45 лет окажутся лишенными голоса и власти в этой особой области дискурса. Таким образом для Фуко Власть – это знание, а знание - это власть. Уайт вслед за Фуко полагает, что мы склонны интернализировать доминирующие нарративы нашей культуры, легко веря в то, что они содержат истину о нашей идентичности. Эти доминирующие нарративы скрывают от нас возможности, которые другие нарративы могли бы нам предложить. «Люди приходят в терапию или, когда доминирующие нарративы не позволяют им прожить свои собственные предпочтительные нарративы, или когда человек активно участвует в воплощении историй, которые он находит бесполезными»((11) стр. 65).

Таким образом, подчиняясь власти этих доминирующих для нарративных терапевтов дискурсов Фуко и Уйта, эти терапевты и стремятся побудить человека занять активную позицию по отношению к бесполезным для него дискурсам и метанарративам, что позволит ему противостоять их власти и переписать свой локальный нарратив так, как ему удобно.

«... Все дискурсы (даже дискурс дискурса, ср. Фуко) потенциально способны эксплуатировать и контролировать, так как иерархия и оппозиция – имманентные характеристики мысли вообще».

Оставляют ли нарративные терапевты человеку право на выбор быть (описывать себя) жертвой? Что будет делать нарративный терапевт, если выяснит, что описание себя как жертвы является предпочтительным для данного человека?

Что будет с нарративным предприятием, если человек откажется выступать как автор своей истории?

Понятно, что, прими нарративные терапевты идею равноправия всех стилей жизни и способов конструирования реальности во всей ее парализующей полноте, любое психотерапевтическое предприятие превратилось бы в излишество или, в терминах деконструктивизма, маргинальный элемент на поле взаимодействия людей.

Что делать терапевту и клиенту в одной комнате, если, в конце концов, любая конструкция реальности также хороша как все остальные? Или все они одинаково ни хороши, ни плохи.

Еще до того как термин «постмодернизм” был популяризован Перри (пересказано по Ботелла (13)) заметил парализующий эффект релятивизма и предложил преодолевать его с помощью того, что он назвал Обязательством и определил как:

Утверждение персональных ценностей или выборов в условиях релятивизма. Сознательный акт или осознание идентичности и ответственности. Процесс ориентации Я в относительном мире .

Ботелла (9) полагает, что Обязательство Перри является существенным элементом конструктивизма. Такого же мнения придерживаются и Эфран и Кларфилд (Efran and Clarfield) , заявляя что:

«В нашей интерпретации конструктивистская рамка утверждает, что 1. каждый имеет личные предпочтения 2. люди имеют право выражать эти личные предпочтения и 3. эти выборы не следует путать с объективными истинами. Для нас «истина» это набор широко разделяемых мнений». (цит. по Ботелла (13))

Таким образом, практикуя вид терапии, сформировавшийся в процессе включения психотерапии в конструктивистский контекст, нарративный терапевт выступает для клиента как некий временный профессиональный сопровождающий в процессе выборов, совершаемых клиентом на основе его личных предпочтений, принятия им ответственности за эти выборы, описания им своей, устраивающей его, идентичности, и ориентации клиента в мире с доминирующим дискурсом релятивизма.

Говоря о времени в Нарративной терапии, упомянем еще один момент. Каждая сессия здесь также конструируется как отдельный эпизод. Следуя идее гипертекста и позиции не-знания , о которой будет сказано позже, нарративный терапевт не планирует свою работу на 2 или 10 сессий вперед, он не ведет семью клиента к какой-то понятной ему цели, моменту, когда семья станет функциональной или клиент превратиться в актуализирующуюся личность. Путей может быть много, в каждый момент есть варианты и весь путь непредсказуем. Критерий прекращения терапии - мнение клиента семьи, что он решил те задачи, которые перед собой ставил.

Практическая часть:

Уникальный эпизод

Итак, уникальными эпизодами является все то, что не вписывается в проблемно насыщенную историю и не поддерживает проблему. К уникальным эпизодам могут относиться намерения, планы, действия, заявления / высказывания, убеждения, качества, желания, мечты, мысли, взгляды, способности, решения и пр. Уникальные эпизоды могут находиться в прошлом, настоящем и будущем. Спрашивая об уникальных эпизодах, терапевту следует начинать с тех, которые еще очень свежи в памяти клиента, на такие вопросы проще отвечать и они с наибольшей вероятностью приведут к созданию богатого описания.

Таблица 1 . Примеры уникальных эпизодов (19).

Намерение	Марина собиралась пойти в кофейню, выпить чашечку кофе, в то время как Анорексия пыталась убедить ее, что ей не стоит этого делать, потому что она определенно потолстеет. (прошлое)
Поступок действие	Миша позвонил другу, несмотря на то, что голос депрессии пытался изолировать его от друзей (прошлое)
	Ира чувствует, что довольна и рада результатам экзаменов, хотя ее Перфекционизм пытается ей сказать, что она могла бы и лучше (настоящее).
Высказывание	Василий высказал свое мнение на заседании, в то время как Неуверенность в себе пыталась сделать его молчаливым (прошлое).
Качество	Валентина продолжает заботиться о других даже в своей рабочей среде, где распространены практики оскорбительного и негуманного обращения друг с другом (настоящее).
Желание / мечта	Игорь надеется провести отпуск с семьей, когда его жизнь станет свободной от алкоголя и наркотиков (будущее).
	Елена подумала "В этом я не виновата", когда голос материнской вины пытался навязать ей чувство ответственности за то, что ее дочь подверглась насилию (настоящее и прошлое).
Убеждение / установка	Максим говорит "Я полагаю, мне станет лучше", в то время как Депрессия пытается его убедить, что это невозможно (настоящее).
Способность	Петя и Маша смеются вместе над какой-то фразой, сказанной им их дочерью. В то время как "Ожидания" порождали напряжение между ними и мешали им переживать радость и получать удовольствие от родительства (настоящее).
	Дима и Настя приняли решение практиковать ненасильственные формы родительства, вопреки тому, что в своем собственном детском опыте имели абьюзы (прошлое и настоящее).

Упражнение : Вспомните и сформулируйте уникальные эпизоды нескольких типов для какой-либо доминирующей истории вашей жизни. Укажите, к какому времени относятся эти эпизоды. Например: Поступок: Я сижу и читаю эту книжку, несмотря на то, что моя Лень крайне настойчиво убеждает меня включить телевизор (настоящее). Проблемно-насыщенной историей, из которой выбивается этот эпизод, будет "Я ленивый и не могу с этим справиться". Придумайте название для альтернативной истории, открывающейся благодаря этим эпизодам.

Вариант для работы в парах / группах: А формулирует уникальный эпизод, Б называет стоящую за ним проблемную историю, время и тип. Затем А и Б вместе придумывают возможные названия для альтернативной истории: "я человек способный преодолеть Лень" или "Я заинтересованный студент" и пр.

Подумайте или обсудите, что изменилось в вашей истории, как эти изменения могут повлиять на какие-либо другие сферы вашей жизни и другие истории, кто в вашем окружении заметит эти изменения, какой эффект это может оказать на ваши взаимоотношения с другими.

Уникальные эпизоды это двери, ведущие к новым историям.

Вместе с клиентом терапевт старается проследить историю уникальных эпизодов, оживить их, сделать более наглядными и заметными, вплести в новую нарождающуюся историю. По мере того, как все больше уникальных эпизодов найдено, связано и наделено смыслами, проявляется новый сюжет, и альтернативная история становится все более насыщенной и полно описанной. Привлекая с помощью вопросов внимание к уникальным эпизодам, терапевт помогает клиентам переместить эти события с периферии истории к центру, сделать их осознанными и видимыми. Когда эти события наделены смыслом и связаны во времени – новая история начинает жить. Эта история обычно "антипроблемна", и в центре или на переднем плане в ней говорится о решениях, приятых людьми, их способностях, компетенциях и умениях – всем том, что раньше было сложно заметить в тени проблемно-насыщенной истории. Вынесение этих ресурсов на передний план помогает людям восстановить связь с их истинными предпочтениями, надеждами, мечтам и идеями, что, в свою очередь, должно оказать эффект на их поведение в будущем. В ходе этого процесса терапевт постоянно консультируется с клиентами по поводу того, насколько возникающая история соответствует их жизненным предпочтениям.

Исследование и проявление деталей уникальных эпизодов (по (19))

Обнаружив какое-то событие, мыль, чувство, выбивающиеся из проблемно-насыщенной истории, терапевт пытается узнать о них как можно больше. Его вопросы часто начинаются с "Кто", "Что", "Когда", "Где", и уникальный эпизод, таким образом, насыщается деталями. Терапевт пытается выявить и понять все мельчайшие подробности, касающиеся уникального эпизода. Такого рода вопросы исследуют так называемый ландшафт действия (этот термин был впервые предложен Джеромом Брюнером и введен в терапию Уайтом).

Уайт : "Ландшафт действия состоит из событий, связанных во времени в соответствии с определенным сюжетом. Он дает нам элементарную структуру историй. Если мы выбросим одно из измерений – будь то опыт событий, их связи или последовательности, время или сюжет – не будет истории. Все вместе события образуют ландшафт действия" (цит. по 25 стр. 31)

Вопросы, направленные на исследование ландшафта действия :

• Где вы были, когда это случилось
• Вы были один или с кем-то еще?
• Когда это случилось?
• Как долго это длилось?
• Что происходило непосредственно до события и сразу после него?
• Вы как-то готовились к этому?
• Что сказал ваш друг, когда вы ему это рассказали?
• Вы приняли это решение самостоятельно или тут есть еще чей-то вклад?
• Вы когда-нибудь поступали так прежде, или сделали так впервые?
• Какие шаги, или что именно, привело к этому поступку?

Таким образом, вопросы ландшафта действия направлены на выявление не только деталей самого уникального эпизода, но и на его связи с другими событиями и их детали.

Вопросы могут касаться любых событий, которые привели к уникальному эпизоду, которые последовали за ним, или которые имели место в отдаленном прошлом, но могут быть с ним связаны.

Исследование смыслов уникального эпизода

Далее терапевт предлагает клиентам исследовать или приписать смыслы описанным уникальным эпизодам. В таком исследовании выявляется, что¢ уникальные эпизоды значат в терминах человеческих желаний, намерений, убеждений, надежд, ценностей, качеств, планов, решений, способностей, целей и пр. Задаваемые при этом вопросы называются вопросами ландшафта идентичности (он же ландшафт смыслов, или ландшафт сознания).

Уайт : Когда люди "говорят об определенных событиях они также сообщают о своих соображениях по поводу того, как эти события отражают характеры, мотивы желания и пр. различных людей, принадлежащих к их "социальной сети". Они также размышляют о том, что эти события говорят о тех или иных отношениях, об их качествах. Таким образом, ландшафт идентичности, или смыслов, содержит интерпретации, возникающие в результате рефлексии по поводу событий разворачивающихся на ландшафте действия (цит. по 25 стр. 31).

Вопросы, направленные на исследование ландшафта идентичности :

Желания и предпочтения:

• Тот факт, что вы согласились пойти вместе с друзьями поужинать, что-нибудь говорит о ваших жизненных предпочтениях? О том, что вы хотите от жизни?
• То, что вам удавалось поддерживать общение с преподавателем этого курса, что-то говорит о ваших ценностях? О том, что вы считаете важным в жизни?
• То, что вы рассказали, что-то говорит о том, на какие отношения с дочерью вы, на самом деле, надеетесь?

Индивидуальные ценности:

• Как вы думаете, на каких ваших личных ценностях основывался такой план действий?
• Когда после ссоры вы все-таки позвонили своей бабушке, что это показало? В сфере личных ценностей – что именно вы цените в ваших отношениях и в человеческих отношениях вообще, если вы решили поступить именно так?

Характеристики отношений:

• На момент, когда это произошло, как бы вы описали ваши взаимоотношения с Васей?

Способности и компетенции:

• Каким образом вам удалось сделать это достичь этого? Какие способности для этого понадобились?
• Умение быть откровенным, о котором вы сказали, связано с какими-то другими вашими способностями?

Намерения, мотивы, планы, цели:

• Когда вы предприняли этот шаг, каковы были ваши намерения?
• Что этот эпизод говорит о ваших планах?

Убеждения и установки:

• Итак, вы продолжали демонстрировать уважительное отношение к другим людям, несмотря на то, что на вашей работе было принято паталогизирующее отношение к сотрудникам и к клиентам. Что это говорит о ваших убеждениях? Во что вы верите?
• Я бы хотела лучше понять, каковы, с вашей точки зрения, ваши установки и взгляды, исходя из того эпизода, который вы рассказали?

Индивидуальные качества:

• Если бы вы это сделали, то что бы такой поступок говорил о вас как о человеке?
• Что от вас потребовал этот поступок? Какие ваши личные качества пришлось задействовать, чтобы его совершить?

Вопросы могут задаваться в любо порядке, в зависимости от ситуации и хода беседы. Терапевт дрейфует между ландшафтами действия и смысла и переключается с одного на другой. Кроме того, он не забывает постоянно задавать вопросы предпочтения , уточняя, является ли разносторонний опыт уникального эпизода и его смыслы действительно предпочтительными для клиентов.

Примеры вопросов предпочтения:

Когда вы решили остаться в гостях, несмотря на то, что чувствовали себя там не в своей тарелке, это в результате был хороший опыт?

Вы сказали, что этот поступок говорит, что вы можете быть сильным человеком. Вам нравиться знать о себе, что вы можете быть сильным человеком?

Уайт: " В процессе перерассказывания историй мы предлагаем людям двигаться по обоим ландшафтам (действия и смысла) – размышляя над тем, что могут означать альтернативные события на ландшафте действия, и, решая какие из этих событий в наибольшей степени совпадают и отражают предпочитаемые характеристики, мотивы, убеждения и пр. Таким образом рождаются альтернативные ландшафты действия и идентичности" (цит. по 25 стр. 31)

Упражнение:

Потренируйтесь в деконструктивном восприятии текста и создании альтернативных историй с помощью описанных выше типов вопросов на основе какой-нибудь хорошо известной вам сказки или другой истории.

Например, представьте, что к вам на прием пришел небритый и усталый Колобок, через несколько лет после памятной встречи с лисой. Это событие глубоко потрясло его и дало начало развитию новой истории, которая на данный момент является доминирующей и проблемно-насыщенной. Колобок рассказывает Вам, что его проблема в том, что окружающие постоянно стремятся поглотить его, лишив воли и индивидуальности. И им это удается. Он чувствует себя потерянным, неспособным сопротивляться многочисленным влияниям, да, в общем-то, он и не знает, нужно ли им сопротивляться.

Теперь задайте Колобку вопросы, ориентированные на выявление уникальных эпизодов. Чередуйте вопросы ландшафтов действия, смысла и вопросы предпочтения.

Всегда ли Колобок чувствовал себя потерянным? Всем ли встреченным им персонажам удавалось его "съесть"? Когда он ушел от волка, каким колобком он себе виделся? Это ощущение что он свободен и независим – соответствует ли в точности тому, как он хотел бы себя чувствовать или каким себя видеть (в зависимости от терминологии колобка)? И.т.д. Придумайте как можно больше вопросов.

Когда вы будете придумывать вопросы, у вас, скорей всего, возникнет множество собственных интерпретации истории Колобка. Эти интерпретации будут порождены огромным объемом профессиональных знаний и всем многообразием вашей личной истории. Например, у вас может актуализироваться интерпретативная модель Мюррея Боуэна, и вы мгновенно увидите, что колобок низкодифференцирован, и до эпизода с лисой просто иллюзорно "решал" проблему эмоционального слияния путем бегства (разрывов). Обнаружив эту мысль, посмотрите на нее и дайте пройти мимо. Вспомните, что вы сейчас в позиции нарративного терапевта, а она предполагает, что Колобок, а не вы является экспертом по истории Колобка. Классифицировав Колобка и начав относиться к нему в соответствии с лейблом "низкоцифференцированный", вы занимаете место эксперта, патологизируете Колобка и вносите в психотерпевтический процесс существенные ограничения . Подробнее о позиции терапевта будет сказано ниже.

2. Наблюдатель

Модернизм :

Позитивистский подход : Возможен идеальный наблюдатель, который не влияет на наблюдаемое.

Физика : Квантовая механика. Квантовый парадокс – многие физики пришли к заключению, что наблюдатель и производимые им изменения, являются элементами в нашем описании природы.

Исследователь наблюдатель становится фактором в исследовании, влияющим на его результаты. В радикальном конструктивизме звучит тезис «все, что сказано, сказано наблюдателем» . Это не означает, что все находится в «голове» или в сознании, а «реальности» не существует – такая тория возможна, но доказать ее или противоположную ей объективистскую позицию нельзя. У Матураны и Варелы есть метафора эпистемологической одиссеи как путешествия между Сцилой (скалами догмы) и Харибдой (водоворотом солипсизма). Эта метафора может служить иллюстрацией ко всем конструктивистским теориям.

Фильм : Курасава. Россимон.

Конструктивизм:

«Конструктивизм» это общий лейбл для эпистемологической позиции, которая (a) отрицает, что индивидуальное знание имеет непосредственный доступ к «объективной реальности» и однозначно ее отражает, и (b) вместо этого объявляет индивидуальное знание «сконструированным» наблюдателем в ответ на окружающую среду, но в терминах и исходя из конституционных черт (таких как способность к концептуализации, способы совершения операций и т. п.) самого наблюдателя.

Радикальный конструктивизм:

Основные фигуры: Maturana and Varela, von Foerster, and von Glaserfeld

Суть: «Все знание зависит от структуры знающего»

Следовательно никакое объективное знание невозможно.

Матурана :

«1)Мы не можем коннотировать какую-либо целостность или природное измерение, которое существует независимо от того, что мы делаем как наблюдатели (люди); и 2) в нашей повседневной жизни мы используем слово «время», чтобы означить или указать на абстракцию нашего опыта преемственности процессов. Другими словами я показал, что в любой области основания идеи времени лежат в биологии наблюдателя, не в области физики, которая является сферой объяснений определенного рода когерентностей опытов наблюдателя....Таким образом, мы существуем в этой восхитительной ситуации опыта, в которой мы как наблюдатели, присутствующие в настоящем, являемся источником всего, даже того, что мы в нашей согласованности опытов наблюдателей можем видеть как целостности, которые посредством своих операций вызывают операции наблюдения и объяснения их появления в закрытой области объяснений. Великое искушение состоит в трансформации абстракций согласованностей нашего опыта, которые мы подразделяем на такие идеи, как реальность, существование, причинность, пространство, сознание... или время, в объяснительные принципы» .

Психотерапия:

Терапевт не может быть отстраненным «объективным» наблюдателем.

Развитие кибернетики второго порядка позволило нарративным терапевтам занять более оценочную позицию по отношению к их мышлению и практике и поместить терапевта и других профессионалов внутрь системы. Это допущение пришло на смену распространенной ранее идее о том, что терапевт имеет дело с проблемами локализованными в системе семье, оставаясь при этом как бы над этой системой или вовне ее.

Терапевты стали стремиться сделать свои предположения, допущения и практику прозрачными для клиентов. Одним из средств реализации этого проекта стали рефлексивные команды, которые могли состоять из профессионалов разного уровня, включать студентов и вольнослушателей, и в разных вариациях обсуждали различные аспекты семейной истории проблемы целей на глазах у этой семьи или в диалоге с ней. Это позволило семье задать терапевтам вопросы по поводу тех вопросов, которые были заданы им.

Парадоксально, что воплощение в практику этого конструктивистского тезиса о включенном наблюдателе, в психотерапии изначально носило не прагматический характер – мы так будем считать, потому что это сделает нашу работу эффективней-, а было логически выведено в результате наблюдений за практикой (проходивших во время возрастающего влияния конструктивистского дискурса, на тех, кто эти наблюдения осуществлял) наблюдателями – мы так будем думать, потому, что мы видим, что так есть.

Прагматический же аспект был добавлен позже. Главным изменением здесь было полное исчезновение концепта сопротивления из нарративной терапии и замена его идеей сотрудничества. Если человек семья система «сопротивляются» терапии, значит терапевт предлагает им то, что им не подходит. Терапевты начали спрашивать людей о том, какие задания, ритуалы, способы организации терапии они считают для себя полезными. Эти ритуалы, стратегии и т.д. часто разрабатывались совместно с семьей и, если семья их затем не выполняла, то это также обсуждалось в контексте поиска более эффективных путей. Для нарративных терапевтов, как и для профессионалов, практикующих BSFT, все это не является манипулятивными приемами, способами преодолеть или обогнуть сопротивление. «Сопротивления» нет. Есть коэволюционный процесс системы, которая включает и терапевта (и рефлексивные команды) и, пробуя разные формы сотрудничества, пытается измениться.

3. Знание Истина Язык Смысл

Модернизм:

Знание:

Знание как интернализованная репрезентация внешней, независимой реальности.

Локк : Знание – результат «отпечатывания» внешнего мира на tabula rasa познающего.

Мир Познаваем

Истина: Логоцентризм. Идея о существовании одного конечного трансцендентного смысла. Истина – это означаемое. Оно то всех и интересует, а

Язык : слово – это означающее для этой истины.

тоталитаризм

Постмодернизм :

Знание: Неоднозначность познанного. Вероятностность. Микромир является вероятностным. Например, электрон переходит с одной орбиты на другую случайно. Расходящаяся, равновероятностная модель

Плюрализм

Конструктивизм:

Знание - гипотетическая конструкция

Ботелла : «Таким образом, субъект и объект это конструкции (или операции) наблюдателя, а не независимо существующие целостности. Даже если существует онтологическая реальность, мы можем познавать ее, только оценивая, насколько хорошо наше знание ей соответствует. Фон Гласерфельд (1984) проясняет идею соответствия с помощью метафоры ключа и замка – даже если ключ открывает замок, мы не можем быть уверены, что он ему соответствует (возможно, мы могли бы найти другой ключ, который также открыл бы замок). Таким образом, радикальный конструктивизм видит в знании конструкции» (9).

Кант : Знание – измышление активного организма, взаимодействующего с окружающей средой.

Поппер: Знание происходит из чистого наблюдения, так как каждый акт наблюдения нагружен теорией.

Социальный конструктивизм:

Знание - социальный конструкт .

Смыслы создаются в процессе социального взаимодействия.

Знание находится не в людях (в индивидуальном сознании), и не снаружи (в объективной реальности), оно между людьми. Знание создается людьми в процессе взаимодействия и обсуждения общих для этих людей смыслов .

Истина : Вместо истины теперь можно говорить об интерпретации, теории или взгляде на что-либо. Все интерпретации, естественно, равноправны. В социальном конструктивизме есть идея, что в каждом обществе отдельные интерпретации, разделяемые большим количеством его членов, со временем приобретают статус «истины» и следующими поколениями воспринимаются как нечто «само собой разумеющиеся». Никто уже не помнит, что возникли эти «законы жизни» в результате переговоров их предков. Переговоры же осуществлялись посредством языка.

Язык: Постмодернистов интересуют означающие – слово, текст сам по себе, текст в контексте, интерпретации текстов, игра означающих друг с другом.

Для социального конструктивиста, язык не отражает истину, язык создает известные нам истины.

Некоторые релевантные теории:

Идея социального конструирования реальности. 4 постулата: 1. Мир не предстает человеку объективно, человек постигает реальность через опыт, а опыт находится под влиянием языка 2. Языковые категории формируются в социальном взаимодействии в конкретном социуме, следовательно - имеют социальную природу 3. Понимание действительности в данный момент зависит от того, что сформировалось в социуме (от действующих норм социальных конвенций). 4. Формируемое социально понимание действительности определяет многие стороны человеческой жизни.

Экологический подход Гибса : Не так важно, что у человека в голове, как то, в чем это голова (Umwelt). Человек во взаимодействии с окружающей средой.

Витгенштейн : 3 идеи (потом отсюда развились Теории речевых актов)1. Язык неотделим от контекста использования = язык это форма жизни 2. Когда человек говорит, он действует 3. Язык = форма конвенционального поведения

Теория лингвистической относительности. Создали Сепир и Уорф. Вопрос о силе языкового влияния. Сильный вариант ТЛО: язык определяет мышление. Слабый: язык предрасполагает к выбору определенных форм поведения и мышления.

Социальная ответственность (Шоттер): 1.Человеческий опыт неотделим от коммуникации 2. Центральное звено связи между коммуникацией и опытом состоит в процессе объяснения (через язык) – отсюда социальная ответственность = человек обязан объяснить свое поведение, и это объяснение строится в терминах правил общества. Планирование поведения осуществляется в свете последующего объяснения. Наше понимание в большой степени определяется тем, как мы говорим.

Психотерапия :

Нарративная психотерапия основана на идеях социального конструктивизма. Причем для нарративных терапевтов существенным оказался сдвиг от конструктивистской сосредоточенности на биологии наблюдателя к социально конструктивистскому интересу к взаимодействию между наблюдателями.

Нарративные терапевты полагают, что реальности конструируются людьми через язык и организуются и поддерживаются через истории.

Согласно Уайту (17) нарративная терапия сфокусирована на том, как люди выражают свой опыт. Эти выражения опыта, переживания мира или жизни, есть акты интерпретации (через язык), посредством которых люди придают смысл своему опыту и делают его понятным для себя и для других. Смысл и опыт – нераздельны. Выражения опыта – это единицы смысла и опыта. То, какими будут выражения опыта, зависит от того, насколько людям доступны интерпретативные ресурсы, способные обеспечить так называемые рамки понятности, нечто, что приводит события жизни в отношение друг с другом. Выражения опыта имеют культурный контекст и наполнены культурно заданными знаниями и практиками. То, как люди интерпретируют свой опыт, конституирует их жизнь: мир в котором они живут, самих людей их отношения, способы переживания и т.д. Интерпретации, выражения опыта, находятся в постоянном производстве, и это меняет жизнь. Действие опирается на смысл – то, что люди будут делать, основано на том, как они интерпретируют свой опыт. Люди предпочитают те смыслы, которые разделяются их сообществом. Смыслы личного опыта, которые изначально расплывчаты и неясны, определяются и проговариваются в сообществах людей в соответствии с установленными процедурами. Таким образом, люди формируют и переформируют свою жизнь через выражения опыта, через истории.

Эти истории не абстракция, не нечто вовне, к чему люди могут отнести свой опыт, не точки зрения или «зеркала мира» - это и есть сама жизнь.

Упражнение:

Выберите какую-либо сферу жизни или историю. Возьмите пять или более бумажек и напишите на них утверждения или определенные доминирующие в вашей культуре стереотипные высказывания, касающиеся это сферы жизни. Сформулируйте какое-либо событие или историю вашей личной жизни из этой сферы. Теперь поочередно берите бумажки, читайте написанные на них утверждения и смотрите, как меняется смысл вашего события или как меняется ваша история в контексте этих утверждений или, другими словами, попадая в эти интерпретативные рамки.

Например: тема: различия между мужчинами и женщинами. Высказывания: мужчины сильный пол, а женщины слабый; мы живем в мужском мире; женщины гораздо более эмоциональны и имеют более богатый эмоциональный мир, чем мужчины; мужчины ориентированы на обустройство мира, а женщины на семью и отношения; мужчины любят свободу, а женщины зависимость и пр. Ваше событие: я женился.

Вернемся к теории:

Основанная на этих теоретических допущениях, нарративная терапия предлагает людям возможность рассказать и перерассказать, воплотить и перевоплотить предпочитаемые истории своей жизни; превратить уникальные, противоречивые, случайные, а иногда и отклоняющиеся события их жизни в важные значимые эпизоды присутствия альтернативного; распространить это присутствие во времени так, как им удобно; открыть альтернативные знания и умения, которые содержатся в этих новых выражениях опыта и определить их культурный контекст, который, возможно, не будет соответствовать доминирующим в данной культуре историям, то есть эти знания и умения могут быть репрессированы в данной культуре; открыть способы жизни, в которых эти альтернативные знания и умения воплощаются (например: можно жить весело и мне это нравится; жить весело - это жить вот так-то; и вот как это можно сделать).

Никаких объективных истин для нарративного терапевта, конечно же, не существует. Цель нарративной терапии – создание новых историй, открытие пространства для широкого поля альтернатив, переживания ощущения выбора.

Между этой теоретической посылкой и прагматической целью расположилась позиция терапевта. Не трудно догадаться, что называется она «не-знание».

Нарративные терапевты испытывают искренний интерес к историям их клиентов, всегда готовы и рады услышать нечто удивительное и уникальное.

Поскольку нарративный терапевт не имеет доступа к глобальным основаниям жизни, если таковые имеются, и не знаком с универсальной природой человека; не думает, что за поверхностным скрывается глубинное, к которому у него одного как тренированного эксперта есть доступ; не знаком не только с классификациями и типологизациями людей систем паттернов поведения etc., но и с идеей нормы, - в связи со всем этим для него становится затруднительным определить что предпочтительно для данной семьи клиента (быть функциональной, дисфункциональной или еще какой-то, например) или куда ее его следует вести (скажем, с психотического уровня на невротический). А главное, нарративный терапевт понятия не имеет, кто перед ним сидит. Зато точно знает, что чем-то отличается от этих людей (полом, возрастом, расой, вероисповеданием и т.д.), и эти отличия влияют на то, как он понимает истории своих клиентов. Соответственно это свое «не-знание» людей нарративный терапевт старается по-постмодернистски рефлексировать и задавать больше вопросов относительно тех моментов историй, где он чувствует себя особенно незнающим.

Фридман и Комбс пишут о том, как предыдущий клинический опыт и знания могут мешать нарративному терапевту справиться с «Ага»-реакцией на «клинически значимые моменты» . Трудно отказаться от «экспертных фильтров» и, «хотя полученное образование говорит нам о том, что мы знаем, попытаться прислушаться к тому, что мы не знаем»((7) стр. 70).

Согласно Уайту (17) понимание возникает в сознании тех, кто участвует в интерпретативных актах, в выражении опыта и в действиях, практических следствиях этих выражений. Нарративный терапевт в процессе терапии пытается понять, какой смысл несут истории людей для них самих. Знать здесь по сути значит понимать, и этих пониманий столько же, сколько историй.

Итак, ключевые слова в позиции нарративного терапевта: не экспертность, не-знание, уважение, интерес, сотрудничество, прозрачность.

Еще одна базовая идея нарративной терапии, основанная на ее представлениях о роли языка в жизни людей, звучит так: «Люди – это не проблемы. Проблемы – это проблемы».

Итак, люди - не проблемы, но отношение, которое человек имеет к набору источников, с помощью которых он придает смысл своей ситуации, может поместить его «в» проблемы.

По мнению нарративных терапевтов, многие способы, которые изначально были созданы, чтобы помочь людям успешно справиться с проблемами, на самом деле, скрытым образом удерживают их в этих проблемах, и увеличивают силу проблемы и ее власть над человеком. Причина этого в том, что язык , который мы унаследовали в наших (в особенности в западных) культурах, способствует тому, чтобы мы осмысляли себя и наши отношения с миром определенными способами (теория лингвистической относительности и социального конструирования реальности).

В языке есть ресурсы, которые позволяют нам интерпретировать наши проблемы следующим образом: «это с нами что-то не в порядке: я - алкоголик, а не у меня есть такая проблема – алкоголизм; я злая, а не у меня есть проблемы со злостью, - последние формулировки звучат для нас странно и непривычность этой интерпретации обусловлена языком . Многие терапевтические подходы базируются на этой негласной предпосылке, что Я или Индивид, это то самое место, к которому следует отнести проблему. Таким образом, они помогают позиционировать людей как «индивидов с которыми не все в порядке»

Лингвистическая практика, помогающая людям отделить себя от проблем (т.е. отделить себя от проблемно насыщенных историй, которые они воспринимают как собственную идентичность); посмотреть на них со стороны; посмотреть на свои отношения с проблемой, взять на себя больше ответственности за характер этих отношений и почувствовать себя способными в большой степени определять эти отношения, - вот такая лингвистическая практика называется экстернализация и является еще одной базовой техникой нарративной терапии.

Экстернализация также исключает эффект «приклеивания ярлыков» и способствует тому, чтобы вся семья сплотилась и направила свои усилия на борьбу с проблемами, а не с людьми (с алкоголизмом, а не с мамой – алкоголичкой; с невнимательностью, а не с ужасно (и точно назло родственникам) невнимательным ребенком и т.п.). Это уменьшает количество обвинений в семье, снижает чувство вины у ее членов и повышает эффективность их усилий.

Практическая часть:

Как уже было сказано, экстернализация это лингвистическая практика, и осуществляется она с помощью экстернализирующей беседы. Эта беседа состоит в основном из вопросов, направленных соответственно на различные этапы экстернализации (отделение проблемы, изменение отношений с ней и т.д.).

Чтобы самому нарративному терапевту, начинающему практиковать экстернализирующие беседы, было легче увидеть проблему отдельно от сидящего перед ним человека, он может для начала прямо во время разговора представлять ее как отдельную "сущность", сидящую, скажем, на плече у клиента или на другом стуле. Как вы уже поняли, критическим моментом в экстернализирующей беседе является построение фразы терапевтом. Например, в ответ на фразу клиента: "я депрессивный человек, мне не хочется ничего делать или выходить куда-либо", терапевт может сказать: "то есть Депрессия мешает вам выходить "в люди" и быть активным?". Терапевт внимательно слушает клиента, замечая какими именно словами тот описывает проблему и свои отношения с ней, и затем использует эти слова, задавая вопросы и перефразируя то, что сказал человек, таким образом, чтобы проблема переместилась вовне. И так, постепенно происходит трансформация беседы из интернализирующей, в экстернализирующую.

Таблица 2 . Некоторые различия между интернализирующей и экстернализирующей беседами (по 19)

В Интернализирующей беседе	В Экстернализирующей беседе
Проблематизируется человек	Проблематизируется проблема
Проблемы локализуются в человеке	О проблеме говорится, как о чем-то внешнем по отношению к человеку, что создает пространство для обсуждения взаимоотношений человека с этой проблемой.
Ведутся поиски того, что с человеком "не так" или чего ему не хватает. В основе дефицитарная модель.	Помещает проблемы во внешний по отношению к человеку или его идентичности контекст.
Действия, поступки человека рассматриваются как видимые проявления его глубинного "Я"	Действия рассматриваются как события, увязанные в последовательности на определенных промежутках времени в соответствии с некими сюжетами
Поведение и проблемы объясняются на основе мнения других людей	Людям предлагается распознать, какие смыслы и объяснения они сами приписывают событиям их жизни
Используемые описания стремятся представить человека и его идентичность как нечто цельное и законченное, оставляя мало пространства для иных описаний идентичности	Открывается пространство для создания множественные описания идентичности
Социальные практики, поддерживающие проблему, остаются вне сферы обсуждения	Создаются условия для того, чтобы социальные практики, поддерживающие и питающие существование проблемы, стали хорошо видны и доступны для обсуждения
Такая беседа ведет к ограниченным, жестким выводам относительно, жизни, "я", и отношений	Приводит к богатым, насыщенным описаниям различных способов жизни и отношений
Исследуются внутренние влияния, происходящие в людях, обратившихся за помощью	Исследуются культурные и социо-политические влияния на жизни людей, обратившихся за помощью
Такая беседа приводит к классификации людей в терминах степени и характера их отличия от "нормы". Для того, чтобы описать человеческий опыт или проблемы изобретаются специальные термины или лейблы. Когда люди описываются как "отличающиеся", они часто чувствуют себя дискриминированными.	Отличия и разнообразие приветствуются, а идеи "нормы" подвергаются сомнению. Отличия принимаются, а дискриминационные практики проговариваются, делаются видимыми и доступными для обсуждения.
Проблемы понимаются как "части людей и их идентичностей". Следовательно, беседа организуется вокруг поиска путей "жизни с" последствиями определенного диагноза. Например, как жить с аутизмом, или с синдромом дефицита внимания.	Терапевт обсуждает с людьми возможные изменения в их отношениях с проблемой
Люди, которые, как считается, находятся вне сферы влияния данной проблемы (например, профессионалы), рассматриваются как эксперты	Люди сами – эксперты в своих жизнях и отношениях
В качестве агентов изменения выступают создаваемые другими стратегии, которые, как предполагается, должны "исправить" проблему	Изменения происходят на основе сотрудничества и порождаются в этом сотрудничестве. В процессе беседы обнаруживаются компетенции и знания человека, которые уже имеются.
Часто включает обширное обсуждение проблемы и связанных с ней нюансов	Ведутся поиски альтернативных описаний и историй, находящихся за пределами проблемного описания.

Иногда проделывается процедура персонификации проблемы – ей приписывается имя или она наделяется определенной идентичностью. Многие люди, особенно дети, могут нарисовать проблему, и это помогает им отделиться от нее. Существенно, что язык описания проблемы и имя для нее должны исходить от клиента. Терапевт может просто спросить что-нибудь вроде: "интересно, а вы бы могли предложить какое-нибудь имя для этой проблемы?"

Экстернализируемая проблема может представать в различных формах, это могут быть чувства, такие как тревога, вина, страх и пр.; аспекты отношений – борьба, ссоры, взаимные обвинения и т.д.; культурные и социальные практики: приписывание вины матери, родителям, женщине, гетеросексульное доминирование, детоцинтризм и пр.; и даже метафоры, в которых люди часто говорят о проблемах: "стена непонимания", "волны отчаянья", "запертая дверь, за которой притаился ужас" и пр.

Бывает, что по ходу беседы экстернализируются несколько проблем. В этом случае терапевт может перечислить имена этих проблем и попросить клиента установить приоритеты. Можно также попробовать выявить связи между этими проблемами – возможно, некоторые из них вступили в коалицию и поддерживают друг друга. Например, у депрессии могут быть в друзьях самокритика и неуверенность в себе.

Во время беседы терапевт постоянно должен перепроверять и учитывать более широкие контексты существования проблемы. Выбранное без учета контекста имя проблемы может поддерживать ее. Например, если семья обратилась по поводу страхов и ночных кошмаров у ребенка, нужно исключить вероятность того, что ребенок подвергается насилию, а страхи – его следствие. Если назвать проблему "страх" и начать экстернализировать ее, в то время как настоящая проблема "внутрисемейное насилие", то это лишь добавит ребенку и семье опыта замалчивания.

Названная и начально отделенная проблема тщательно исследуется и персонифицируется, терапевт интересуется ее уловками, тактиками, способами действовать и разговаривать с человеком, намерениями, идеями, планами, предпочтениями, правилами, желаниями, мотивами, мечтами, союзниками и противниками и пр.

Чем больше проблема персонифицируется, тем больше она отделяется от человека.

В ходе экстернализирующей беседы человек пересматривает свои отношения с проблемой. Терапевт может спросить "могли бы вы рассказать, как развивались ваши отношения с Перфекционизмом?" "Как бы охарактеризовали эти отношения на сегодняшний день? Это благополучные или неудовлетворительные отношения? Они приносят больше радости или огорчений?" Люди могут описывать эти отношения как конфликтные, дружеские, противоречивые, утомительные и пр. Когда существующие на данный момент отношения описаны, терапевт может начать спрашивать человека о том, каких бы изменений в этих отношениях он хотел. Тогда у человека появляется возможность исследовать и сформулировать свое собственное, отделенное от проблемы мнение по поводу этих отношений и определить дальнейший путь их развития. Человек может захотеть завершить отношения с проблемой или пожелать сделать эти отношения более спокойными и регулируемыми. Например, в определенных ситуациях человек хотел бы по собственной воле вступать в дружеские отношения с Перфекционизмом и брать у него энергию для работы. А в личных отношениях, во время развлечений и отдыха он может обойтись без Перфекционизма.

Техника, включающая в себя и экстернализацию и уникальный эпизод, называется прослеживание истории проблемы. Когда проблема первично названа, терапевт, не забывая перепроверять название проблемы, начинает интересоваться ее историей, задавая вопросы типа:

Когда вы впервые заметили проблему (встретились с ней)?

Я бы хотела уточнить, когда Депрессия обладала наибольшей силой и влиянием на вашу жизнь? А когда она была наиболее слабой? В каике моменты, периоды жизни Вы в наибольшей степени чувствовали, что способны противостоять Депрессии?

Для того, чтобы задавать такие вопросы, проблема не обязательно должна быть названа – можно просто говорить "проблема". Часто бывает полезно использовать вопросы относительного влияния – позволяющие заметить и проследить изменения степени и характера влияния проблемы на жизнь человека на определенных временных промежутках – это сразу "разрыхляет" проблемно насыщенный нарратив, снижает власть проблемы и позволяет увидеть альтернативы. Терапевт может спросить: если 10 это максимальное влияние проблемы, то насколько она была влиятельна 6 месяцев назад, 10 лет назад, сейчас, что вы ожидаете через неделю? и т.д. Или радикальней: Если 10 это ваша жизнь, то скольким от десяти владела проблема, и сколько оставалось у вас полгода назад? Клиент может ответить: " у нее было 6, а у меня 4". Терапевт: А неделю назад? Клиент "у нее 8, у меня 2". Терапевт: А пять лет назад? Клиент "У нее 1 , у меня 9"

Формы таких вопросов бывают самыми различными - влияние выражается в процентах, степенях, других числах, изображается графически и т.д.

Примеры (по 19 стр.35-37):

Пример 1.

Часть жизни Маши, Часть жизни Маши,

отнимаемая Тревогой свободная от тревоги

Пример 2.

Рауль страдал от жестокой депрессии. Большую часть своей взрослой жизни он провел в одиночестве, почти не общаясь с людьми. Депрессия была его спутницей с юных лет. Он был многократно госпитализирован и пришел на консультацию к терапевту, так как ему казалось, что сейчас, он, быть может, готов покончить жизнь самоубийством. История вхождения Депрессии в его жизнь проявлялась постепенно в ходе беседы и, наконец, была проговорена. Со временем Рауль смог назвать точную дату – день, когда Депрессия впервые появилась в его жизни. Это был день смерти его матери, после которой он был отправлен в фостеровскую семью, где практиковались абьюзы и насилие. Отследив историю Депрессии и восстановив момент, когда она вошла в его жизнь, Рауль смог говорить о том, как он жил до этого момента, о жизни с матерью, где в отношениях присутствовала взаимная любовь и забота. Он также смог отследить стратегии и тактики Депрессии и роль в них абьюза, который поддерживал Депрессию и позволял ей долгие годы доминировать в его жизни. Помещение Депрессии в рамки определенного сюжета, распространенного во времени и облающего собственной историей, также позволило Раулю восстановить способы противостояния Депрессии, к которым он прибегал за эти годы и некоторые из которых были успешными. Обнаружив эти истории сопротивления проблеме, признав их и восстановив связь с образом матери, Рауль значительно изменил соотношение сил между ним и Депрессией в его жизни.

Еще одной смежной техникой, которая может использоваться в любой момент в ходе беседы является исследование эффектов проблемы.

Терапевт может интересоваться каким образом и какими способами проблема повлияла и влияет на:

• То, как человек воспринимает себя, какой личностью он себе видится
• То, какого человек видит в себе родителя, партнера, мать, жену, сестру, брата, сотрудника и пр.
• Его надежды, мечты и ощущение будущего
• Его отношения с детьми, партнерами, родителями, коллегами и пр.
• Его работу
• Его социальную жизнь
• Его мысли
• Его физическое состояние
• Его настроение и чувства
• Его повседневную жизнь

Как Булимия повлияла и влияет на Ваше настроение?

Как Страх меняет ваше восприятие других люде и мира?

Вспышки агрессии каким-то образом повлияли на вашу профессиональную жизнь?

Без такого исследования людям будет сложно ощутить, что терапевт действительно понимает их проблему и вообще слушает их. В случае семейного консультирования, когда каждый человек расскажет о влиянии проблемы на его жизнь, можно будет увидеть сходства и различия в опыте. Исследование влияний непременно должно проходить в ходе экстернализирующей беседы, в противном случае оно может только усилить власть проблемы. Такое исследование также часто приводит обнаружению уникальных эпизодов.

Обнаружив эффекты проблемы полезно предложить людям оценить их. Терапевт никогда заранее не знает что тот или иной эффект означает для конкретного человека.

Вопросы могут быть такими:

Это хорошо или плохо?

Вам это приятно или нет?

Это скорее радостно или печально?

Для вас это позитивный или негативный опыт?

Насколько это Вам подходит?

Узнав о позиции людей в отношении эффектов проблемы, терапевт просто спрашивает: "почему?". От этого процесса объяснения оценок эффектов проблемы часто начинается построение новой истории. Например, когда человек говорит: "Лень часто убеждает меня посмотреть телевизор, вместо того, чтобы заниматься домашними делами, и это приводит к тому, что потом я не позволяю себе пойти развлечься или пообщаться с семьей. Потому что надо делать дела. Но Лень снова убеждает меня их не делать, и я опять смотрю телевизор. И так постоянно. Меня это совсем не устраивает. Я бы хотела больше общаться и развлекаться и мне не так уж нравится телевизор. Думаю, я общительный человек, и общение для меня - ценность", - в этот момент уже открывается пространство для развития новой истории, можно спрашивать, когда Лень ослабевает и пр.

Деконструктивная беседа – рассмотрение проблемы в разных контекстах

Уже понятно, что с точки зрения нарративных терапевтов проблемы могут выжить только, если они поддерживаются определенными убеждениями, идеями и установками. Например, такие неврозы как анорексия и булимия могут выжить только в культурах, где ценится худоба, где об успехе и компетентности могут судить по размерам тела и где поддерживается индивидуализм и самонаблюдение. Такие исходящие из культуры поддерживающие проблему идеи часто обладают большой властью и воспринимаются людьми как "законы жизни" и "вечные истины". В процессе деконструктивной беседы терапевт предлагает клиентам исследовать эти идеи и практики, определить их, подвергнуть критическому анализу и проследить их историю. Во время такой беседы терапевту интересно выяснить:

Какие скрытые допущения позволяют этой истории обрести смысл, придаваемой ей этими людьми?

Какие непроговоренные допущения позволяют этой истории работать и быть жизнеспособной?

Какие идеи могут привлекаться, чтобы объяснить подобное поведение людей?

Какие "само собой разумеющиеся" способы жизни поддерживают существование проблемы?

Деконструктивная беседа помогает людям "распаковать" доминирующие истории, посмотреть на них с новых точек зрения и увидеть, как они были сконструированы.

Пример (цит. по 18):

"Деконструкция отношений Люси с "Концентрацией"

Люси обратилась ко мне по поводу сложностей с "концентрацией" при написании важного текста. Многие сферы жизни Люси оказались под влиянием этой проблемы. Проблема привела Люси к мысли, что она "непродуктивный человек". Она пыталась убедить Люси, что в будущем та едва ли найдет работу – и правда, увидев ее бессмысленно слоняющейся по офису, вместо того чтобы заниматься делом, люди непременно догадаются, что она "халявщица" и никак не стоит выплачиваемых ей денег. "Стресс" поглощал значительное количество ее мыслей и воздействовал на физическое состояние – у нее было постоянное вздутие желудка, она чувствовала слабость и общий дискомфорт.

Голос проблемы оказался довольно критичным и злобным - вооружившись сарказмом, он убеждал Люси, что ей никогда не закончить текст. Он пытался говорить Люси многие вещи: "У тебя в принципе неверный подход к задаче", " Ты выбрала неверные методы", "Тебе надо было бы делать больше в течение каждого дня", "Если бы ты не потеряла столько времени, ты бы уже давно все написала", "Текст должен получиться идеальным, и точно соответствовать тому, что хочет увидеть преподаватель".

Люси рассказала, что проблема критикует ее за перерыв на чашку кофе или звонок другу, говоря, что она пытается "спрятаться от задачи" и что "так ей никогда не закончить".

Я спросила Люси, какие у проблемы есть идеи по поводу того, что означает "быть продуктивной". В ходе беседы мы обнаружили, что у проблемы на этот счет довольно строгие критерии. Проблема полагала, что Люси должна сидеть на стуле и работать определенное количество времени каждый день. Проблема считала, что в течении этого времени Люси обязана думать только о содержании текста и либо читать, либо печатать, либо делать комментарии, либо редактировать.

Итак, я начала беседу, посвященную источникам, из которых проблема обогатилась этими идеями, с вопроса о том, что такое "продуктивные занятия". Это привело к исследованию историй этих идей в жизни Люси. Люси рассказала мне, что идеи о "продуктивном обучении" поддерживались на протяжении всего ее пребывания в школе и университете. Самое раннее воспоминание относилось к шестому классу школы. Она была тогда 11-летней девочкой. Люси рассказала мне, что, начиная с этого времени, идеи про "продуктивное обучение" подкреплялись стишками и статьями, которые ей задавали читать, специальными беседами про "навыки хорошей учебы", которые она посещала в школе, и разговорами про учебу с друзьями. Я спросила ее, как эти идеи воздействовали на ее жизнь, и как она к ним относится. Насколько полезными или бесполезными для себя она их находит. Люси со всей определенностью заявила, что эти идеи разрушают и утомляют ее – она постоянно сравнивает свою работу с какими-то критериями, и то, что она делает, никогда не кажется ей достаточно хорошим. Люси решила, что эти идеи вредят ей как студентке. Она часто чувствовала себя никчемной и некомпетентной, взволнованной и обеспокоенной, и так, как будто ей никогда не просоответствовать ожиданиям.

Далее в беседе мы исследовали, что Люси переживала в периоды свободные от влияния этих идей. Оказалось, что в такие моменты она знала "У меня все получится. Это немного сложно, но весело и интересно, и это закончится". Люси чувствовала уверенность: "мои поиски увенчаются успехом". Люси сообщила, что когда она вырвалась из-под власти идей проблемы по поводу обучения, она увидела, что важным было вовсе не "Как". Это повлекло за собой детальное обсуждение того, что именно для Люси означает "не важно Как" ("не важно как" стало альтернативной историей, выстроившейся в ходе нашей дальнейшей беседы). Мы вместе поговорили о том, что нам обеим известно о способах "работы" художника. Люси и я имели здесь сходные впечатления – часто художник просто сидит и думает, пьет много кофе, звонит друзьям, исследует комбинации цветов и экспериментирует с их сочетаниями на палитре. Много дней может пройти, прежде чем художник прикоснется кистью к холсту. Для художника "не важно как" организован процесс, и художники часто достигают прекрасных результатов. Мы также поговорили о других знаниях и опытах, стоящих на стороне альтернативной истории и открывающих Люси новые пути действия. Эта беседа подвергла сомнению "само собой разумеющиеся истины" и убеждения относительно учебы и помогла Люси освободиться от идей проблемы по этому поводу. Для Люси это означало многое – она смогла завершить свою работу над текстом и чувствовала себя гораздо более свободно и весело, принимая участие в этом проекте. После того как я спросила Люси об идеях проблемы относительно продуктивности и непродуктивности, она почувствовала облегчение и смогла посмеяться над многими из этих идей. Этот переходный момент в беседе помог Люси вырваться из круга доминирующих проблемных идей и направиться в сторону альтернативной истории, сконцентрированной вокруг ее способностей, знаний и компетенций как студентки.

Таким образом, деконструкция может привести к расшатыванию "само собой разумеющихся идей" и открытию пространства для альтернативных историй, которые помогают людям вырваться из-под власти позиции проблемы и восстановить связи со своими собственными предпочитаемыми идеями, мыслями и способами жизни".

Упражнение : см. Упражнение Экстернализирующая беседа в конце второй части статьи.

Часть вторая

Что такое современное нарративное сообщество и, чем оно не является?

(субъективные впечатления, полученные на 5 th International Narrative Therapy & Community Work Conference in July’2003 (Liverpool , UK)

Мне показалось, что специалисты, использующие в своей работе подход Майкла Уайта к нарративной терапии, сегодня заняты тем, что:

Пробуют создать скорее социальный, чем психологический подход к индивидуальным и групповым изменениям. Идея , определяющая работу в этом подходе: мы конструируем значения в социальном контексте. Наши действия теряют свои значения вне этого контекста. Понимание того, как это происходит, привело некоторых терапевтов к новой форме работы, в которой размыты границы между психотерапией, психологическим консультированием, социальной помощью, организацией сообществ и общественно-политических движений. Этот подход не имеет официального названия, и часто обозначается в беседах как «нарративная практика»;

Работают с людьми, заинтересованными изменить свою жизнь способами, помещающими в основу процесса изменений человека и его опыт. Людьми, которые не хотят быть объектами экспертного оценивания специалистов. Такая работа – шаг на пути к выходу из доминирующего в современном западном обществе дискурса индивидуализма, отчуждающего людей от значимых связей в их жизни, делающих их уязвимыми перед неуверенностью в себе и самокритикой. Это - попытка помочь таким людям освободиться от структуралистских оценок себя. Сравнение себя с навязываемыми доминирующими представлениями о норме («Я ненормальный, со мной что-то не так») может быть изменено на осмысление своих действий в контексте личных ценностей, намерений, обязательств, принципов, надежд («Это подходит/не подходит к тому, что я считаю правильным для своей жизни» );

Пытаются использовать текст как метафору жизненного опыта, а затем показать, как различные нарративы могут быть извлечены из одного и того же текста. Это особенно важно в работе с людьми, которые описывают свои жизни, большей частью ссылаясь на один доминирующий проблемно- насыщенный нарратив. Задачей терапевта становится помощь в нахождении предпочитаемых человеком нарративов. Количество необходимых для жизни историй, также определяется самим человеком .

Нарративные терапевты, участвовавшие в конференции, не считают свою работу:

Набором техник;

Правильным описанием действительности;

Рецептом для изменения.

И не занимаются:

Диагностикой, выстраиванием гипотез или анализом человеческих жизней;

Экспертным оцениванием трудностей тех людей, которые обратились к ним за помощью;

Решением проблем;

Формулированием советов;

Обучением;

Лечением.

Сообщество на три дня или как сделать конференцию чудесным событием

Организаторы конференции 2003 года (Дульвич Центр, Австралия и Центр Нарративной Практики, Великобритания) приложили немало сил для того, чтобы это событие стало уникальным, интересным и запоминающимся для всех, кто в нем участвовал.

Нарративная конференция значительно отличается от традиционных мероприятий с заголовком «конференция» по своему настроению, процессу подготовки, взаимоотношениям организаторов, докладчиков и участников. Она скорее напоминает фестиваль, объединяющий в творческое сообщество очень разных людей.

Подготовка к конференции начинается приблизительно за год до её проведения. Оргкомитет размещает на информационном сайте «Текущие размышления о подготовке конференции». Считаемся важным, чтобы будущие участники имели доступ к идеям, дилеммам, знаниям о процессе подготовки. Такой текст приглашает к совместному размышлению о том, как сделать конференцию Значимым Со-бытием .

Организаторы считают своей задачей создание контекста заботы о процессе, участвующих и выступающих. Они задают вопросы, например: «Как нам создать контекст, в котором голоса, опыт и истории женщин (молодёжи, стариков, инвалидов, сексуальных меньшинств, людей из маргинализованных групп и т.д.) будут уважаемы и услышаны? Как подготовить людей к неизбежным различиям во взглядах, когда люди из разных культур будут говорить о том, что для них важно?»

Из заинтересованных людей создаётся «группа поддержки», к которой обращаются за советом о поднимаемых темах выступлений. Члены группы высказывают свои мнения о представляемых материалах, могут собраться один-два раза вместе, чтобы обсудить интересные идеи.

В контексте конференции так же рассматриваются: культурные особенности и традиции места проведения конференции; продуманность церемоний открытия и закрытия; структура конференции; роль ключевых выступающих; предварительные переговоры с докладчиками; «Плата долгов» ; сложные темы и др.

Люди, выступающие с докладами и проектами на этой конференции, приезжают не для того, чтобы «показать себя» и уехать. Они являются активными участниками мастерских и семинаров, поднимают актуальные вопросы нарративной практики. Многие из них становятся знакомы участникам задолго до начала конференции через публикации. Статьи, материалы докладов, мастерских, размышления выступающего о своей жизни, семье, работе размещаются на сайте Дульвич Центра. Через эти истории участники получают представление о теме выступления и его авторе.

Выступающими могут стать не только «уважаемые коллегами специалисты», но и «простые люди» (студенты, люди других профессий, «клиенты»). Все те, чьи голоса, обычно, мало или совсем не слышны на конференциях.

Структура конференции может быть быстро изменена в зависимости от предпочтений участников. Обо всех важных событиях сообщается в «Листке конференции», который оперативно печатается и раздаётся всем присутствующим.

Например, организаторы могут представить «Листок» с призывом к участникам заботиться о самих себе: «Пожалуйста, хорошо заботьтесь о самих себе в эти три дня. Во время конференции будет много обсуждений, презентаций и событий. Мы надеемся, что участники будут брать перерывы, и расслабляться время от времени! Мы ценим неформальные связи, обсуждения так же высоко, как и официальные события, так что мы настойчиво рекомендуем людям сидеть под деревьями и лежать на траве (погода располагает)! Мы также рекомендуем людям достаточно спать! Мы не устанем говорить, что здоровый сон на этой неделе поможет вам интереснее провести время на конференции. За полтора часа до завтрака все желающие приглашаются на медитацию. И ещё не поздно записаться на массаж!»

Ниже описываются несколько проектов и выступлений, представленных на конференции 2003 года в Ливерпуле.

Как вы думаете, какие нарративные практики и идеи воплотились в этих проектах?

Сравните своё мнение с точкой зрения других людей.

Например, мнение Е.С. Жорняк: «это пример того, как... переписали историю, нашли ресурсы, обрели предпочитаемую идентичность, интегрировались с ресурсным прошлым в новом контексте... и пр.»

Сообщество слышащих голоса

Представлено: TheHearingVoicesNetwork

Работа этого сообщества вносит огромный вклад в понимание и объяснение того, что означает слышать голоса в нашей культуре. Пять человек из этого объединения рассказывали о своём личном опыте, о том, как они живут с теми голосами, которые слышат. Как эти голоса вмешиваются, чтобы навязать им свои правила жизни, страхи, запреты, ограничения. Все выступавшие говорили об отрицательных впечатлениях, полученных ими в системе психиатрической помощи. О разрушительном влиянии, оказываемом приписываемыми лингвистическими штампами (такими как, "шизофреник", "сумасшедший", "больной") на семейную, профессиональную и общественную жизнь человека, слышащего голоса. Каждый из этих людей, после того как ему был приписан статус психически больного, лишился работы, многие потеряли семью и друзей. Всё это усилило голоса, твердящие людям об их ненужности, никчемности и ущербности. Некоторых из этих людей голоса убедили, что им надо свести счёты с жизнью.

Групповая работа со взрослыми и детьми, которая ведётся в TheHearingVoicesNetwork, направлена на достижение общей для всех участников цели – выжить. Ключевыми словами в деятельности этой организации стали: Контроль, Доверие, Общение, Конфиденциальность. Постепенно эти люди научились побеждать Враждебные голоса, выстраивать жизни в соответствии со своими предпочтениями, и помогать другим, передавая опыт и знания.

*TheHearingVoicesNetwork не призывает отказываться от медикаментозного лечения.

Проект «История и исцеление» -

Создатели: JustTherapyTeam (NewZealand).

Проект “Исцеление памяти” -

Создатели: Institute for the Healing of Memories in Capetown, South Africa.

В семейном центре в Новой Зеландии разработали интегративный подход в терапии, создании сообществ и работе в области социальной политики. Микро-проблемы в терапии становятся базой для развития местного сообщества и социально-политической работы. Тема примирения и согласования разногласий, которая постоянно возникает в терапии, демонстрируется на макро-уровне в политике правительства Новой Зеландии, которое берёт на себя ответственность за трагические моменты в колонизации народов маори и самоа. Видеоматериалы и газетные статьи запечатлели официальные извинения представителей администрации перед аборигенами. Создана образовательная программа подготовки социальных работников «TreatyofWaitangiPedagogy» («Договор педагогики Ваитанги», т.е. учитывающий культурные традиции и лингвистические предпочтения коренного населения), вовлекающая как туземное, так и белое население в развитие локальных сообществ для согласования межэтнических разногласий на микро-уровне совместной общественной деятельности.

Когда в ЮАР была учреждена «Комиссия по восстановлению правды и примирению» («Truth & ReconciliationCommission»), то вскоре обнаружилось, что только лишь меньшинства Южной Африки имеют возможность представить там свои истории. Чтобы и другие люди этой страны могли быть услышанными, потребовалось создать дополнительную платформу для выступлений, которой стал организованный священником Майклом Лепсли «Институт исцеления памяти». Одна из идей, используемых Лепсли в его тренингах, проходящих в ЮАР, США, Руанде, Восточном Тиморе, Шри Ланке, Ирландии и Австралии: «Зло – это зло. Боль – это боль. Мы должны это знать. Но, чтобы исцелиться, мы не должны держать это в себе».

Важным направлением работы в обоих проектах является примирение между личной и официальной историей. Выдвигается идея, что история мира и любой страны складывается из судеб их жителей. История общая и личные истории всех ее участников – это одно и тоже. Личные истории каждого человека часто более объективны в отражении общей истории, чем архивные документы, кинофильмы, учебники и другие официальные источники, призванные сохранить историю для потомков. Средства массовой информации нередко навязывают нам различные мифы о прошлом, которые влияют на нашу жизнь. Частные истории людей более человечны и составляют то прошлое, которое мы потом вспоминаем как «наше». Но если между личным и общим встают Ненависть, Обида, Вина, Презрение, Месть, Стыд, Забвение, то разрушается целостность истории. Примирение со своим прошлым позволяет восстановить эту целостность и стать более продуктивным в настоящем.

Проект «Возрождение надежды»

Создатель: LatinoHealthAccess, руководитель – AmericaBracho (USA).

LatinoHealthAccsess – негосударственное общественное объединение, помогающее эмигрантам из Латинской Америки в Санта Ана, Калифорния, США. Участники проекта – жители латинских кварталов этого американского городка. За пять лет существования проекта им удалось создать сплоченное сообщество людей, постепенно улучшающих свой экономический и социальный статус, сохраняющих национальные традиции и развивающих свой уникальный стиль жизни, отличающийся от доминирующей американской культуры.

Фотографии и видеохроники Латинского квартала пятилетней давности показывают трущобы, в которых ютились несколько тысяч семей, по 10-15 человек в маленьких комнатках. Отличительными особенностями жизни этого района были: безработица, большое количество убийств и самоубийств, воровство, грабежи, проституция, беспризорность детей, высокая смертность из-за отсутствия медицинской помощи и антисанитарных условий жизни, алкоголизм и наркомания. Семьи были озабочены выживанием, и при первой возможности старались покинуть это место.

Трое социальных работников, начинавших работу в этом районе, тоже были эмигрантами из Латинской Америки, но имели образование и работу, которая давала возможность их семьям жить несколько лучше. С одной стороны, они хорошо представляли себе культуру и традиции, которых жители квартала придерживались до эмиграции, с другой стороны, они в достаточной степени были интегрированы в местную социальную среду. Своей первой задачей они ставили возвращение отчаявшимся людям веры, надежды на лучшее будущее. Директор проекта Америка Брачо объяснила: «Люди, с которыми мы работаем, часто лишены возможности надеяться. Снова и снова мы убеждались, что для того чтобы у людей была надежда, они должны верить, что изменения возможны, что они могут повлиять на эти изменения в своей жизни и жизни других людей. Наша роль заключалась в создании возможностей, которых было так мало в этом сообществе. Люди должны были вспомнить про свои таланты, знания и умения, и применить их на благо своей общины».

Минимальные средства, выделенные из городского бюджета на социальную помощь населению, были потрачены социальными работниками на приобретение… игрушек. Они купили около восьми тысяч ярких и красивых небольших мягких игрушек. В квартале жили примерно 5 тысяч человек, из них половину составляли дети и подростки. Все семьи были многодетными, за детьми никто не следил, они стайками носились по улицам и из дома в дом. Детство в этом квартале заканчивалось лет в 11-12, когда взрослые начинали брать детей на работу. Дети быстро узнали, что в социальный центр завезли несколько мешков игрушек. Самые смелые скоро появились на пороге центра с вопросом: «А могу я получить игрушку?». Им очень серьёзно ответили, что они не могут получить игрушку, так как им ещё нет 11 лет. Дети ушли, но скоро вернулись с вопросом: «А если я приведу кого-нибудь старше 11 лет, то смогу её получить?» «Да, конечно». «А если я приведу двух взрослых?» «Тогда получишь две игрушки». Через час на улицах квартала можно было увидеть женщин, сгибавшихся под тяжестью продуктовых сумок, которые вместо того, чтобы спешить домой, шли к социальному центру, увлекаемые просительно-требовательными голосами детей: «Мам, ну, мам. Тебе всего-то надо зайти на минуту». Так все жительницы района узнали о существовании центра. Там с ними беседовали о жизни, семейных проблемах, о том, что хотелось бы в этой жизни изменить к лучшему. Некоторые женщины стали заходить в центр поболтать о том, о сём. Организовался своеобразный клуб общения. Проблемы у всех были схожие, в основном, как заработать денег, и куда пристроить детей. Социальные работники выяснили, что у американцев входят в моду симпатичные разноцветные шерстяные коврики, которые импортируют из Мексики за большие деньги. Первая партия ковриков местного производства была распродана в магазинах молниеносно. Женщины с радостью принялись снабжать ковриками американцев, социальные работники заботились о том, чтобы рынок сбыта расширялся. В квартале появился детский сад, воспитательницами стали работать несколько местных женщин. Затем вспомнили про другие национальные промыслы. Бизнес шёл успешно. Бюджеты семей стали пополняться. Мужья приветствовали занятия своих жён. У многих подростков появилась возможность вместо работы чаще ходить в школу, чтобы получить образование и устроиться потом на хорошее место. Женщины были рады за своих старших детей, но стали сетовать, что сами плохо говорят по-английски, а из-за этого не могут получить работу. Дружно принялись учить язык, не отрываясь от вязания ковриков. Те, кто хотел, через некоторое время смогли устроиться на работу. Потом беспокойство вызвало то, что молодёжь забывает обычаи и традиции своих предков. В квартале стали устраивать праздники и карнавалы, которые все так любили у себя дома. Веселье и гордость за самих себя, и свою историю вернулись к этим людям. Когда нищета отступила, люди стали поговаривать о том, что им надоело жить в трущобах, но переезжать далеко от своих не хочется. Решено было устроить большой и красочный национальный праздник и ярмарку сувениров, которые привлекли бы внимание туристов и местной администрации. Девизом сообщества стало: «Нам нужны деньги, тогда у нас будет всё!» Социальные работники позаботились о том, чтобы фестиваль не прошел без внимания прессы и городских властей. Были собраны средства на ремонт старых домов и постройку новых. Благоустраивали квартал все жители. Посадили деревья, построили детские площадки, поставили урны. Потом все вместе праздновали.

Фотографии нового красивого района, статьи из газет, радостные лица людей на видеокассете подкрепляли реальность рассказанного.

«Люди должны понять, что они родственники, соседи. Сообщество часто не осознаёт себя как сообщество. Общие радости, национальные традиции, праздники очень в этом помогают. Люди поверили, что жизнь может измениться, и она стала лучше. На следующий год расскажу вам, что у нас нового» – так завершила своё выступление Америка Брачо.

Мастерская «Знакомство с нарративной терапией»

Выполняется в группе студентов, изучающих нарративную терапию.

1. Подумайте и назовите, какая из идей нарративной практики нравится вам больше всего.

2. После того, как все участники группы определились с предпочитаемыми ими идеями, обсудите друг с другом достоинства этой идеи от её имени, объясните, чем именно эта идея замечательна для нарративной практики.

Например : если человек определил уникальные эпизоды как важную часть практики, затем он начинает говорить как «Уникальный эпизод»: «Уникальные эпизоды наиболее важны, так как мы открываем предпочитаемые истории, без нас у вас не было бы никакой надежды!» … «А без нас (экстернализация) у терапевтов не было бы шанса создать пространство для уникального эпизода, и ваша значительность не была бы даже замечена» … «А без меня (уважение) люди, консультирующиеся у терапевта, не чувствовали бы себя свободными рассказывать о своих жизнях»… И т.д.

Через опыт такого обсуждения студенты создают обогащённые описания нарративных практик и идей, и выясняют, как эти практики влияют друг на друга. К концу обсуждения люди, в основном, осознают, что все эти практики работают совместно.

Упражнение: «Экстернализирующая беседа»

Это упражнение было создано для помощи людям в исследовании экстернализирующих бесед. Для выполнения нужны три или большее количество участников. Первый человек играет роль проблемы, второй – роль человека, который испытывает влияние проблемы (в этом упражнений он называется «субъект проблемы»). Третий - играет репортёра-исследователя (журналиста-детектива), который хорош в разоблачении увёрток и хитростей. Если участников больше трёх, то может быть два репортёра или несколько обозревателей, которые сообщат свои наблюдения в конце упражнения.

Упражнение состоит из трёх частей. В первой части, человек играющий роль репортёра-исследователя, расспрашивает человека, играющего роль проблемы об успехах проблемы. Во второй части «репортёр» расспрашивает «Проблему» о её неудачах. Во время этих бесед человек, играющий роль субъекта проблемы внимательно слушает и не перебивает. В третьей части упражнения у него будет возможность разделить с другими участниками своё мнение об этих интервью.

1 часть.

После того, как решено, о какой проблеме пойдет речь и роли распределены, изображающему проблему человеку сообщают, что проблемы имеют склонность быть довольно надменными и хвастливыми, и что не трудно бывает разговорить их про успехи, про то, как они их достигли. Они так самоуверенны, что выдают свои секреты, и губят сами себя при малейшей возможности это сделать. По этой причине, человек, который играет проблему, полностью сотрудничает с репортёром во время интервью.

Важно, чтобы репортёр занимался исследованием влияния проблемы и её особенностей, а не пытался её как-то менять или лечить. Иногда это трудно даётся человеку, который играет репортёра-исследователя. Это требует от него сознательных усилий по сдерживанию желания быть полезным.

А) влияние проблемы в различных областях жизни субъекта (к примеру, взаимоотношения субъекта с другими людьми, влияние на чувства субъекта, вмешательство в мысли субъекта, влияние на историю субъекта и его представления о себе, на то, как субъект относится к своей жизни и т. д.)

Б) стратегии, техники, хитрости к которым прибегает проблема в своих попытках руководить жизнью субъекта;

В) специальные качества, которыми обладает проблема, чтобы обесценивать знания и умения субъекта. Это включает расспрос о способах, которыми проблема заявляет о своём влиянии на жизнь субъекта.

Г) цели, которыми руководствуется проблема, пытаясь доминировать в жизни субъекта, мечты и надежды проблемы относительно жизни субъекта;

Д) кто поддерживает проблему, исследование различных сил, которые с ней заодно;

Е) стратеги выживания, которые задействует проблема, если её доминирование будет под угрозой.

2 часть.

Проблемы никогда не бывают на 100% успешны в своём влиянии на человеческую жизнь и отношения. Однако они обычно не хотят говорить о своих неудачах, предпочитают их скрывать. Поэтому репортёру важно заранее ознакомиться с фактами таких неудач. С такими фактами, которые просто невозможно скрыть. Чтобы в этой части упражнения, проблемы, вслед за первоначальным хвастовством или бравадой, начали неохотно исповедоваться в своих неудачах.

У репортёра есть много возможностей разузнать о неудачах проблемы:

А) территории жизни, на которых у субъекта есть пока некоторое влияние, несмотря на попытки проблемы полностью контролировать субъекта;

Б) техники и стратегии противодействия, хитрости, разработанные субъектом, которые иногда могут мешать стремлению проблемы руководить его жизнью;

В) специальные качества, знания и умения субъекта, которые трудно обесценивать. Это включает расспрос о способах, которыми субъект заявляет о своём нежелании подчиняться.

Г) фрустрирующие надежды и мечты проблемы цели и обязательства, которыми руководствуется субъект, чтобы оспорить желание проблемы управлять его жизнью.

Д) кто поддерживает субъекта (родственники, друзья, знакомые, учителя, терапевты и т.д.) Какую роль они играют в том, что проблема отказывается от своих намерений и притязаний;

Е) способности субъекта, обеспечивающие его преимуществами над слабостями проблемы и открывающей возможности для отвоевывания территорий своей жизни.

Часть 3.

В этой части упражнения, человек, который играет субъекта, рассказывает о своём опыте, полученном за время наблюдения 1 и 2 частей. Затем впечатлениями делятся те, кто играл проблему и репортёра.

Библиография:

1. Будинайте Г.Л. Классическая системная семейная терапия и постклассические направления: свобода выбора. // МПЖ 2001г. № 3
2. Вацлавик, П. Конструктивизм и психотерапия. // Вопросы психологии, 2001 г. № 5.
3. Жорняк Е.С. Нарративная психотерапия: от дебатов к диалогу. // МПЖ 2001г. № 3
4. Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996
5. Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М., 1998
6. Ильин И.П. Постмодернизм: словарь терминов. Москва 2001.
7. Кузнецов Сергей. Лекции по Культорологии. РГГУ, 1995г
8. Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. М., 1994
9. Семейная психотерапия., С.-П., 2000
10. Современная западная философия. Словарь. М., 1991
11. Фридман Джилл, Комбс Джин. Конструирование иных реальностей: истории и рассказы как терапия. М., 2001.
12. Эко Умберто. Заметки на полях «Имени розы» // Имя Розы. М., 1994
13. Botella, Luis. 1997. Personal Construct Psychology, Constructivism, and Postmodern Thought
14. Combs, Gene & Freedman, Jill (2002). Narrative therapy with couples… and a whole lot more! A collection of papers, essays and exercises. Dulwich centre publication. Adelaide, South Australia
15. Deconstructing Psychotherapy. (1999).Edited by Ian Parker. Sage Publications Ltd. London. Thousand Oaks. Delhi.
16. Gleick, J. (1987). Chaos. New York: Viking.
17. Hart, Bruce. Re-authoring the stories we work by: Situating the narrative approach in the presence of the family of therapists. // Australian and New Zealand Journal of Family Therapy, 1995, vol.16, no. 4, pp. 181-189
18. Just Therapy – A Journey (2003) by Charles Waldegrave, Kiwi Tamasese, Flora Tuhaka & Warihi Campbell - Dulwich Centre Publications, Adelaide, Australia.
19. Morgan Alice. (2000) What is narrative therapy? An easy-to-read introduction. Dulwich centre publication. Adelaide, South Australia
20.Shotter, John. (1990) Toward a third revolution in psychology: from inner mental representations to dialogical social practices. // First draft of chapter for David Bakhurst and Stuart Shanker (Eds.) Culture, Language, Self: the Philosophical Psychology of Jerome Bruner, Sage Publications, London.
21.VanderVen, Karen. 1998. Play, Proteus, and Paradox: Education for a Chaotic and Supersymmetric World. // Play from birth to twelve and beyond: Contexts, Perspectives, and Meanings. Garland Publishing, Inc., NY & London.
22. White, M., & Epston, D. (1990). Narrative means to therapeutic ends. New York: Norton.
23. White, Michael (2000) Reflections on narrative practice: essays and interviews. Dulwich centre publication. Adelaide, South Australia
24. White, Michael "The process of questioning: A therapy of literary merit." In The Selected Papers of Michael White. Dulwich Centre Publications, Adelaide: 1989.
25. White, Michael. (1995) Re-Authoring Lives: Interviews and Essays. Adelaide: Dulwich Centre Publications

Вацлавик : "...мы имеем дело с, казалось бы, само собой разумеющимся допущением, что существует некая действительная, объективная, независимая от человека реальность, которую нормальный человек осознает яснее, чем так называемый душевно больной. Идея такой реальности стала в философском отношении несостоятельной уже со времен Д.Юма и И.Канта; в научном же отношении несостоятельной она является с тех пор, когда стало утверждаться мнение о том, что задачей науки не может быть поиск и обнаружение неких окончательных истин.

Насколько мне известно, допущение «реальной» реальности сохранилось лишь в психиатрии. В этой связи было бы полезно провести фундаментальное различие между двумя аспектами действительности, которое достаточно ярко выявляется на простом, часто приводимом примере. Физические свойства золота известны с давних пор, и совершенно невероятно, чтобы они (так же как многочисленные другие естественнонаучные факты, установленные экспериментальным путем) были подвергнуты сомнению в результате новых исследований, либо существенно обогатились благодаря последующим фундаментальным открытиям. В данном случае, если два человека имеют разные мнения относительно его физических свойств, то привести естественнонаучные доказательства тому, что один из них прав, а другой - нет, относительно просто. Эти свойства золота мы называем действительностью первого порядка (дабы несколько упростить картину, мы оставляем без внимания тот факт, что, как об этом говорит Х. фон Ферстер в своем докладе, и этот аспект реальности является результатом фантастически сложного процесса конструирования действительности на нейрофизиологическом уровне, что обязательно предлагает наличие одной и той же языковой и семантической среды). Помимо этого, совершенно очевидно, в отношении золота существует действительность второго порядка, а именно - его стоимость. Эта последняя не имеет ничего общего с физическими свойствами металла, а представляет собой допускаемую человеком условность. Общепризнано, что и эта реальность золота является, в свою очередь, результатом взаимодействия других факторов, таких как, например, соотношение предложения и спроса или последние высказывания Аятоллы Хомейни. Все эти факторы объединяет то, что они являются человеческими конструкциями, но никак не отражением независимой истины.

Таким образом, так называемая действительность, с которой мы имеем дело в психиатрии, является действительностью второго порядка, и конструируется путем приписывания смыслов, значений или ценностей соответствующей действительности первого порядка. Различие между двумя упомянутыми действительностями хорошо выявляется в известном шуточном вопросе о различии между оптимистом и пессимистом: оптимист - как гласит ответ - о начатой бутылке вина скажет, что она наполовину полная , пессимист же - что она наполовину пустая . При одной и той же действительности первого порядка налицо две принципиально разные действительности второго порядка" (цит. по 2).

У Пелевина есть отличная иллюстрация к этой практике. Рассказ, кажется, называется «Зигмунд в кафе».

Точно также во время прогулки в горах нам было бы странно услышать от представителя племени (не помню какого), что вот, мол, камнит. Для нас бы падали камни. Если мы представим, что эти камни наделены сознанием и пришли из разных культур, подобных, скажем, нашей и этого племени, то одни из них с детства слышали, что им предстоит камнить, в то время как другие готовились падать.

Представим теперь, что камень из общества падающих камней пришел к психотерапевту, выходцу из племени камнящих (этот психотерапевт скорей всего называл бы себя «психотерапевтирующий»), с проблемой страха падения....

Какого такого падения?, – подумал бы модернистский психотерапевтирующий, уже в этот момент радостно предвидя, что этот пациент к нему надолго, и за то время, пока они будут прогулочным шагом идти к камнящей реальности, он, терапевт, вероятно, успеет довести эту реальность до правильного состояния, в котором он всем известен, как первооткрыватель «синдрома «страха падения» у камнящих».

Ага! значит падения! – подумал бы модернистский психотерапевтирующий, читавший на втором курсе работы предыдущего психотерапевтирующего, уже в этот момент обреченно предвидя, что этот пациент наверняка упорно будет называть его психотерапевтом, несмотря на то, что неотделимость действия от агента действия давным-давно научно доказана и нормальному пациенту совершенно очевидна.

Ого!, - подумал бы постмодернистский психотерапевтирующий (долгие годы с большим интересом пытавшийся понять всех тех, кто называл его психотерапевтом, ухогорлоносом и летчиком испытателем), - он, говорит, что у него есть такая проблема, страх падения. Очень, Очень интересно! Вы, знаете (вслух), в культуре, в которой я вырос, не было даже такого слова «падение» ..... некоторые нарративные терапевты и я в том числе полагают, что.... еще мама часто говорила мне в детстве..... я бы хотел постараться понять..... представьте, что прошел год и Вы уже «с тихим достоинством ждете падения и не слышите страха», это будет для вас хорошее состояние?.... кто первым заметит, что вы больше не слышите страха?..... Были ли когда-то в прошлом случаи, когда Вам удавалось договориться с этим Страхом падения, чтобы он на какое-то время замолчал? (Думает: Потрясающе! Потрясающе интересно! Сколько в мире всего уникального и непознаваемого! Вот процесс психотерапии, например....)

«Возьмем например идею лечения беседой, которая неслучайно промелькнула в начале нашего рассуждения о нарративной терапии. Эти два слова могли бы ухватить некую суть относительно того, что такое «терапия». Они предполагают, в них имплицитно содержится, что у кого-то есть проблема и эту проблему надо излечить. Терапевт таким образом подобен доктору, который может диагностировать, что именно должно быть вылечено. Доктора обучены быть экспертами в решении этой задачи. Когда доктор находит в чем действительно проблема, он может как эксперт дать определение того, «что здесь на самом деле происходит», и на основе этого, предпринять ряд действий, которые все приведут в порядок. И таким образом тот, у кого была проблема, больше ее иметь не будет, так как все было приведено в порядок, стало правильным, и человек теперь может жить немного лучше, по крайней мере, в течении какого-то определенного времени. Вот такая карикатура на модернистский взгляд на язык и практику...
Озвучивая постмодернистский подход, мы могли бы здесь задать такие вопросы: Кто определяет, что значит в порядке и не в порядке, что правильно, а что не правильно? Какой эффект это производит на человека, когда ему говорят, что он должен подчиниться экспертизе другого? На каких основаниях, с какой стати один человек имеет право на то, чтобы его Знания рассматривались как более серьезные лучшие знания, чем чьи-то еще? Язык действует в согласии с научным методом так, что это приближает нас к контакту с подлинными фактами природы, с истинным положением вещей? Или язык более конструктивистская вещь, и сам создает и поддерживает некоторые проблемы?» JennyPinkus, August 1996

Эта первая в Европе нарративная конференция была организована Дульвич Центром (Аделаида, Австралия) и Центром Нарративной Практики (Манчестер, Великобритания). Местом встречи 400 человек со всех обитаемых континентов был выбран Ливерпуль – город, который на протяжении нескольких веков был перекрёстком путей Старого и Нового Света. Современный Ливерпуль приветствовал гостей на многих языках мира, подтверждая статус Столицы Культуры 2008 года. На конференции были слышны голоса людей из Австралии, Великобритании, Ганы, Гонконга, Греции, Дании, Зимбабве, Израиля, Ирландии, Испании, Камеруна, Канады, Колумбии, Мексики, Новой Зеландии, Норвегии, Португалии, России, США, Финляндии, Чехии, Швеции, ЮАР. Более подробную информацию об этом событии можно получить на сайте www.dulwichcentre.com.au

- Расскажите подробнее о том, что такое нарративный подход.

- Он базируется на идее, что мы осваиваем свой жизненный опыт с помощью историй. Поскольку люди не в состоянии запомнить абсолютно все, что происходит с ними, они выстраивают логические цепочки между отдельными событиями и ощущениями. И эти последовательности становятся историями.

Мы не рождаемся с этими историями. Они конструируются в социальном и политическом контексте. Мы не рождаемся в вакууме, свободные от мнений о том, что должен собой представлять «нормальный» человек. Более того, и тут есть нюансы: «белого человека» в Австралии судят согласно одним нормам, людей других культур и рас, даже если они тоже австралийцы, - уже по другим. Мы исследуем эти культурные истории, дискурсы. Способность видеть частные истории в широком контексте - это и есть фундамент нарративной практики.

- Как вы работаете с этими историями?

- Все используют их для осмысления собственного опыта. И часто случается, что люди, которые приходят к нам на терапию, осмысляют свой опыт через призму именно проблемных историй. Это заметно в том, что они говорят о себе, в повторяющихся травмах. «Я плохой», «я безнадежный», «я ужасный человек» - подобные выводы действительно могут завладеть сознанием. Они становятся как будто лупой, через которую люди смотрят на мир. Фокусировка в восприятии настоящего происходит только на определенных вещах. Тех, что соответствуют травмирующей истории. Ничего другого в своем опыте они увидеть просто не могут.

Нарративный подход позволяет отделить контекст и увидеть эти истории не как определяющие, а как ситуативные. Он учит искать под проблемной другие истории, спрятанные. Мы называем их альтернативными или предпочитаемыми. Когда они находятся, то травмирующие истории, определявшие жизнь, ведущие в неправильном направлении, растворяются и уходят.

- Можете привести конкретный пример?

- В Австралии я много работаю с женщинами и детьми, пережившими опыт насилия в семье. Я расскажу историю про женщину по имени Лайза. Мы встретились, когда ей было чуть меньше тридцати и она одна воспитывала двоих детей 4 и 6 лет. Примерно за год до этого Лайза ушла от мужа. Была в тревоге и депрессии. Страдала от социальной изоляции - не поддерживала связь с родственниками, не имела друзей.

Лайза считала себя плохой матерью, несмотря на то что очень любила детей и заботилась о них. Например, водила дочь на подготовку к школе. Кроме того, она думала, что окружающие ее осуждают. Она хотела пойти учиться, чтобы получить профессию. Но при этом не могла решиться позвонить и записаться на курсы. «Я не могу, у меня не получится», - говорил ее внутренний голос.

Так бывает часто: женщины пораженчески верят, что они не в силах ничего изменить

Мы смогли отделить этот голос, когда начали анализировать опыт проживания всего, что происходило с Лайзой. В нарративной терапии это называется экстернализацией. И я стала спрашивать: как долго этот голос живет в ее голове? когда он зазвучал впервые? что тогда с ней происходило? Мои вопросы должны были сделать очевидной разницу между реальной жизнью Лайзы и тем, как она себе ее представляла.

Стало понятно, что Лайза слышит этот голос долго. Он был голосом семьи: Лайза, единственная девочка в семье, росла среди многочисленных братьев. И постоянно слышала, что мальчики лучше и только мужчины достойны уважения. Кроме того, девочка регулярно подвергалась насилию со стороны родного дяди. И боялась огласки, поскольку дядя повторял, что люди непременно осудят ее, если узнают, что происходит.

Мы постепенно делали этот механизм видимым: показывали, как голос мешает ей делать для своих детей то, что она хочет. Лайза ощущала себя плохой матерью еще из-за того, что бывший муж жестоко обращался с детьми. Хорошая мать, считала она, не допустила бы подобного. По сути, она брала на себя ответственность за насилие, которое причинял ее партнер! И это, конечно, было болезненно. Так бывает часто: женщины пораженчески верят, что они не в силах ничего изменить.

Конечно, Лайза боялась и последствий развода для детей. Ее тревога была понятна: у одиноких матерей куда меньше денег. Материальное положение семьи ухудшилось, и голос постоянно напоминал об этом. И Лайза влезала в долги, покупая детям рождественские подарки… Просто чтобы заглушить этот голос. Нам понадобилось много времени, чтобы она поняла, что это просто голос, а не истина в последней инстанции.

- Как вам удалось ей помочь?

- Исследуя проблему, я пыталась найти самый крошечный намек на альтернативную историю, за который можно было бы зацепиться. Лайза была очень одинокой. Но все же была одна женщина, Бренда, с которой она подружилась. Мы стали развивать эту историю: как она решилась открыться другому человеку и начать ходить в гости? Как вообще мы делаем то, что может быть потом рассмотрено как полезные навыки? Здесь большой простор для размышления. Согласно подходу, нужно искать то, что для человека значимо, что он ценит, на что надеется и чего хочет. Понять его устремления. К чему стремилась Лайза, заводя эту дружбу?

Вспомним, что она отдала дочь в сад, хотя психологически ей далось это нелегко. Это был пример сопротивления внутреннему голосу. И я стала выяснять подробности. Оказалось, что Лайза позвонила Бренде, и та в разговоре напомнила ей про шарф, подаренный любимой тетей. Бренда знала, что Лайза иногда надевает его - как защиту, талисман. Лайза повязала утром шарф и подумала, как это важно - отдать дочь учиться. Так нашлась история о том, что Лайза хочет, чтобы у дочери были друзья-одноклассники, какое-то занятие. Чтобы ей нравилось быть собой. Отклики этого обнаружились потом в жизни самой Лайзы: когда ей было восемь, ее взяла под крыло учительница в воскресной школе.

Я спросила, что надо делать с ребенком, если ты хочешь, чтобы он так себя ощущал. И Лайза стала приводить трогательные примеры, такие кусочки каждодневных историй - например, как вечером она по очереди проводит время с каждым ребенком, а каждое воскресенье они идут куда-то втроем, но куда - решают дети.

Лайза начала ценить свои материнские усилия не сразу. Мы вели с ней длинные разговоры на протяжении долгого времени. Но в итоге она стала более успешной как мать и смогла никогда больше не допускать в своей жизни насилия. Когда она жила с Джимом, внутренний голос был очень громким, потому что он совпадал с голосом самого Джима: «Даже не пытайся уйти от меня, потому что опека заберет детей. Ты плохая мать». И только когда нашлась и стала развиваться другая история, Лайза начала понимать, почему предыдущая была такой могущественной, не будучи при этом правдивой.

Проблемная история ломается, трещит по швам, теряет власть над человеком, когда тот понимает, что это все неправда. Представляет «это» как голос или как что-то отдельное от него. Поскольку часто травмы уходят корнями глубоко в прошлое, нужно время для победы над ними. А для этого важно узнать как можно больше деталей предпочитаемых историй, чтобы сделать их различимыми в человеческом опыте.

- Я знаю, что вы можете объяснить, как работает нарративный подход, и с точки зрения нейробиологии.

- Действительно, я увлекаюсь этой наукой и имею представление о том, как работает мозг, в том числе в контексте памяти. Когда мы создаем новые истории, образуются новые связи между нейронами. «Зависать» в положительных историях полезно: чем больше люди опираются на предпочитаемые истории, тем быстрее соответствующие нейронные цепочки в мозгу становятся магистральными. И уже не нужно возвращаться к травме. Можно жить той жизнью, которой хочется.

Истории ведь живут не только на сознательном уровне. Они живут и в теле. Когда мы слышим неприятный внутренний голос, это тяжелое и болезненное ощущение. Любое насилие, в том числе эмоциональное, причиняет боль, которая остается в теле.

В процессе эволюции мы выработали умение очень быстро реагировать на опасность. Если навстречу бежит тигр, мы обычно не начинаем думать, что делать. Наш ответ автоматизирован. Выплеск адреналина и кортизола - и мы готовы убегать или драться. Или замереть - это тоже хороший вариант, если атакующий сильнее. То же самое происходит в результате травмы или насилия - автоматический ответ. Всем знакомы эти телесные ощущения: сердце бьется быстрее, дыхание становится коротким и прерывистым, желудок сводит.

К чему это приводит? К тому, что люди, которые прошли через травму, способны снова и снова испытывать эти ощущения под воздействием триггера. Триггером может оказаться что угодно - место, голос, запах. И человека отбрасывает в момент травмы. Вырабатываются те же гормоны, и, хотя реальной опасности нет, ощущения такие же. Это может быть источником настоящего стресса. Предпочитаемые истории превращают боль в слова, помогают ее вербализировать, понять, что она значит.

- А что она значит?

- Боль говорит о том, что какое-то ценное представление о жизни было сломано, нарушено, предано. Вот, например, человек плачет каждый день на протяжении двадцати лет. Друзья говорят: слушай, возьми себя в руки. Налаживай свою жизнь. А он чувствует себя раненым и беспомощным. Как будто с ним что-то не так. Из-за этой автоматической реакции. А это происходит, потому что его боль не была вербализирована, он не нашел для нее слова. Она скрыта, не отрефлексирована, сидит в теле как заноза. И тут начинается наша работа.

Нужно разбираться, о чем говорят эти слезы, какая за ними история. Что важное для себя и потерянное человек оплакивает? Допустим, человек страдает из-за того, что была предана ценность справедливости. «Так нечестно, я был всего лишь ребенком». Теперь можно строить историю. Можем поинтересоваться: что справедливость значит для тебя? это всегда было для тебя важно? кто еще знал об этом и поддерживал? Так мы «вытаскиваем занозу». Боль имеет значение, она не бессмысленна. И история постепенно проявляется, оформляется в слова, перемещается в сознание и уже не может свободно разгуливать по телу в ожидании, пока очередной триггер ее не активизирует. Для нее найдены слова, и значит, над ней гораздо больше контроля. Вот что значит осмыслить свой опыт.

Управлять своей жизнью могут сами люди, а не их проблемные истории. Но чтобы обрести контроль над жизнью, нужно знать, какие шаги сделать

- Кто угодно может облечь свои травмы в слова?

- Да. В конечном итоге подход апеллирует к человеческой свободе воли. Управлять своей жизнью могут сами люди, а не их проблемные истории. Но чтобы обрести контроль над жизнью, нужно знать, какие шаги сделать. Каждый может отрефлексировать свой опыт во всей его многогранности - не только травмы и боль. На плохую историю всегда найдется хорошая. Люди сопротивляются травмам. Им не нравится то, что происходит. А мы облекаем протест в слова. Просто разговаривая, каждый день, год за годом, придаем травматичному опыту совсем другое значение. Что, например, идея справедливости так важна для меня, что я не откажусь от нее. Эта борьба становится показателем силы, а не слабости.

- Какие самые частые последствия травматичного опыта?

Люди винят себя. Они себя ненавидят. Они перестают ценить себя и вообще что-либо. Это происходит очень часто. Травматический опыт уничтожает ценностный ряд человека. Возможность рефлексировать, размышлять о том, что я хочу, что я ценю, - это очень хрупко. Когда мы впервые встречаем людей с травматическим опытом, мы видим, что в них очень мало искры, мало предпосылок для предпочитаемых историй. Слаба связь с тем, что им дорого. И это часто приводит к изоляции. Люди чувствуют себя неспособными устанавливать связи с другими, потому что они не могут установить связь с собой, со своими ценностями и принципами. И нужно аккуратно возвращать им такую возможность.

- Как вы сами начали практиковать в нарративном подходе?

- Я изучала в университете психологию, но в начале 70-х это было ужасно: сплошной бихевиоризм, ничего про людей. Так что, когда я узнала про нарративные практики, я очень обрадовалась. Хотя встреча с Майклом Уайтом была абсолютно случайной. Это произошло 25 лет назад, и с тех пор я занимаюсь нарративной терапией. Постоянно путешествую. Я много времени провела в Скандинавии, в Индии (в Мумбае целое комьюнити), в Мексике и Чили.

Трудно сказать, где людям живется тяжелее. В Мексике коррупция и наркотрафик, и с людьми происходят ужасные вещи. В Индии много нищеты. Как вообще выживать и находить в жизни смысл? В Скандинавии другая история - нужно быть успешным, развиваться, двигаться куда-то, расти. Это тоже может приводить к изоляции и отчаянию. Очень интересно наблюдать за тем, как люди отвечают на жизненные вызовы в разных контекстах. Но везде очень важны истории. Контексты разные, но истории у всех одни - про желания, ценности, мечты. И проблемы тоже одинаковые. Так что на этом уровне все люди похожи, и устанавливать связи легко.