Боярыня Морозова - легендарная личность. История жизни боярыни Морозовой

15 ноября 1675 года (по новому стилю) скончалась Феодосия Морозова . И я склоняю свою голову и с большим благоговением возношу молитву ко Господу о столь великой душе, женщине, принявшей страдания за веру .

Читая Житие Боярыни Морозовой, я размышляю о том, а как бы я повела себя на ее месте. И с горечью и стыдом осознаю, что моя душа малодушна и боязлива, переменчива и неверна, склонна к соблазнам и привязана к земным, тленным вещам этого переходящего мира.

Феодосия Прокопьевна Соковнина родилась в семье царского окольничего. Была выдана замуж за боярина Глеба Ивановича Морозова, который был близок к царю Алексею. Знатная и сказочно богатая. Но душа ее ищет Высшей правды , пренебрегая земными благами. После смерти своего мужа она проводит монашеский образ жизни, изнуряя себя постом, ношением власяницы. Она ревнует о старой вере отцов, душа ее отторгает нововведения Никоновской реформы, а ее любимым духовным учителем становится гонимый и подвергнутый церковному суду протопоп Аввакум. Не боится боярыня Морозова быть гонимой, не страшится физической расправы. Непоколебимая вера даёт ей силу и мужество.

Когда я читаю стихотворение Анны Ахматовой , то очень ярко мысленно вижу картину, когда боярыню Морозову везут в заключение. Она проявляет великую твердость и героизм .

А вот, как описывает этот исторический факт, другой поэт, Варлам Шаламов .

Я снова перечитываю исторические материалы о пытках, которым подвергли боярыню Морозову. И плачет моё сердце. Никакие увещевания принять новые обряды не возымели действия. И тогда мучители повесили цепь на шею боярыни, посадили в острог, пытали на дыбе, били плетьми.

Сменила пиры и палаты
На мрачный сырой каземат,
Душа ее верой богата,
Ей правда дороже палат.

В заточении она узнала о смерти своего единственного сына Ивана и горько плакала. А потом ее посадили в земляную яму, где она умерла от полного истощения. Произошли эти страшные события в городе Боровске.

Вот так обошлись с этой хрупкой женщиной люди, которые полагали, что делают это во благо, во имя нововведений и реформ, считая, что так служат Богу. При этом заглушая голос совести, который тихим голосом Христа призывал любить друг друга.

И в заключение снова приведу отрывок из стихотворения Анны Ахматовой.

И верит она, не погибнет
Идея свободной мольбы,
Настанет пора и воздвигнет,
Ей памятник вместо дыбы.

Боярыня Морозова Феодосия Прокопьевна (рожд. 21 (31) мая 1632 г. - смерть 2 (12) ноября 1675 г.) - верховная дворцовая боярыня. Была арестована за приверженность к «старой вере», сослана в Пафнутьево-Боровский монастырь и посажена в монастырскую тюрьму, где и умерла от голода.

Что известно о Феодосии Прокопьевне

Облик боярыни Морозовой в национальной памяти соединен с любимой народом картиной В.Сурикова. Еще писатель В.Гаршин, увидав 100 лет назад на выставке полотно художника, предсказывал, что потомки будут не в состоянии «представить себе Феодосию Прокопьевну иначе, как она изображена на картине». Современнику трудно быть беспристрастным, но мы понимаем - Гаршин как оказалось был хорошим пророком. Многие люди представляют себе боярыню Морозову суровой, пожилой женщиной, как на картине, которая фанатично взметнула руку в двоеперстии. Что ж, Суриков хорошо знал историю и в главном не пошел против правды, ну а детали вымысла были необходимы ему ради символических обобщений.

Боярыня Морозова не была старой - посмотрите на даты ее жизни. Арестовывали боярыню за 4 года до смерти, тогда ей не было и сорока, но мученицу за идею народная память могла запечатлеть только пожившей, мудрой и чуждой всякого легкомыслия.

Почему же слава боярыни Морозовой перешагнула столетия? Почему среди тысяч страдальцев за веру именно этой женщине суждено было стать символом борьбы раскольников против «никонианцев»?

На полотне художника Феодосия Прокопьевна обращается к московской толпе, к простолюдинам - к страннику с посохом, к старухе-нищенке, к юродивому, ко всем тем, кто на самом деле представлял социальный слой борцов против новых обрядов. Однако Морозова была не рядовая ослушница. Чудов монастырь, куда ее везли, находился в Кремле. Неизвестно, смотрел ли царь Алексей Михайлович с дворцовых переходов, как провожал народ свою любимицу, как возглашала она анафему «нечестивцам», но в том, что мысль о Морозовой преследовала его, не давала ему покоя, сомневаться не приходится.

Род Морозовых

Боярыня слишком близко стояла к престолу, слишком хорошо знала царя, а кроме этого, род Морозовых был одним из самых знатных. Такого рода высокопоставленных семей в России было меньше десяти, по крайней мере, Романовы, к которым относился Алексей Михайлович, имели не больше прав на престол, чем любой из Морозовых. Можно догадаться, до какой степени неуютно чувствовал себя царь, отдавая приказ об аресте боярыни. Однако были еще и другие обстоятельства для беспокойства.

Братья Морозовы, Борис и Глеб, приходились родственниками отцу царя Михаилу и в юные годы служили у старшего Романова спальниками, это было исключительное положение при дворе. Когда в 1645 г. 17-ти летний Алексей венчался на престол, Борис Морозов стал его ближайшим советником. Именно боярин выбрал для государя жену Марию Ильиничну Милославскую и на свадьбе играл первую роль - был у государя «на отцово место». Через 10 дней Борис Морозов, вдовец и человек уже пожилой, женился вторым браком на царицыной сестре Анне и стал царским свояком.

Из своего исключительного положения он смог извлечь все, что можно. И если хорошим состоянием для барина той эпохи считалось владение 300 крестьянскими дворами, то у Морозова их было больше 7000. Неслыханное богатство!

Карьера Глеба Ивановича, человека весьма заурядного, полностью зависела от успехов его брата. Младший Морозов женился на неродовитой 17-ти летней красавице Феодосии Соковниной, которая очень дружна была с царицей. Борис Иванович умер не оставив наследников, и все его огромное состояние отошло к младшему брату, который также в скором времени скончался, сделав свою вдову и отрока Ивана Глебовича самыми богатыми людьми государства Российского.

Жизнь боярыни Морозовой

Боярыню Морозову окружало не просто богатство, но роскошь. Современники вспоминали, что она выезжала в карете позолоченной, которую везли 6-12 лучших лошадей, а позади бежали человек 300 слуг. В морозовском имении Зюзино был разбит огромный сад, где гуляли павлины. Учитывая все это - удачное замужество Морозовой, роскошную жизнь, личную дружбу с царской семьей, - можно понять протопопа Аввакума, который видел нечто абсолютно исключительное в том, что Феодосия Прокопьевна отреклась от «земной славы». Боярыня в действительности стала ярой противницей церковных реформ. В ней бушевал темперамент общественного деятеля, и она сполна смогла себя реализовать, защищая старую веру.

Дом богатой и влиятельной боярыни превратился в штаб противников нововведений, критиков внесения исправлений в церковные книги, сюда приезжал, подолгу жил, получая приют и защиту, вождь раскольников - протопоп Аввакум . Целыми днями Морозова принимала странников, юродивых, священников, изгнанных из монастырей, создавая своеобразную оппозиционную партию царскому двору. Сама боярыня и ее родная сестра княгиня Евдокия Урусова были слепо преданы Аввакуму и во всем слушали пламенного проповедника.

Но было бы неправильно считать, что боярыня Морозова была фанатичкой и «синим чулком». Даже Аввакум замечал, что она отличалась веселым и приветливым характером. Когда скончался старый муж, ей было всего 30 лет. Вдова «томила» тело власяницей, но и власяница не всегда помогала усмирить плоть. Аввакум в письмах советовал своей воспитаннице выколоть глаза, чтобы избавиться от любовного соблазна.

Уличал протопоп боярыню и в скупости по отношению к их общему делу, но, скорей всего, это была не просто скупость, а рачительность хозяйки. Морозова беззаветно любила своего единственного сына Ивана и хотела передать ему все морозовские богатства в целости и сохранности. Письма боярыни опальному протопопу, помимо рассуждений о вере, наполнены чисто женскими жалобами на своих людей, рассуждениями о подходящей невесте для сына. Словом, Феодосия Прокопьевна, обладая завидной силой характера, имела вполне человеческие слабости, что, конечно, делает ее подвижничество еще более значительным.

Боярыня, будучи близкой подругой супруги государя, имела сильное на нее влияние. Мария Ильинична, конечно, не противилась мужниным реформам церкви, но душой все-же сочувствовала обрядам своих родителей и прислушивалась к нашептываниям Феодосии Прокопьевны. Алексею Михайловичу навряд ли это нравилось, но царь, любивший жену, не допускал выпадов против боярыни, хотя последняя становилась все более нетерпимой по отношению к нововведениям и открыто поддерживала царских врагов.

1669 год - царица скончалась. Еще на протяжении двух лет Алексей Михайлович опасался трогать непокорную боярыню. Как видно, сказывалась печаль по безвременно ушедшей супруге, но больше всего остерегался государь возмущений старинных боярских родов, которые могли бы усмотреть в посягательстве на Феодосию Прокопьевну прецедент расправы с высокопоставленными семьями. Тем временем Морозоав приняла постриг и стала именоваться инокиней Феодорой, что, конечно, усилило ее фанатизм и «стояние за веру». И когда в 1671 г. утешившийся, в конце концов, царь играл свадьбу с Натальей Кирилловной Нарышкиной, боярыня Морозова во дворец явиться не пожелала, сославшись на болезнь, что Алексей Михайлович счел за оскорбление и пренебрежение.

Арест

Вот тут-то государь и припомнил боярыне Морозовой все былые обиды; сказалось, как видно, и то, что царь, как простой смертный, недолюбливал подругу любимой супруги и, как всякий мужчина, ревновал к ней. Самодержец обрушил на непокорную боярыню всю свою деспотическую силу.

Ночью 14 ноября 1671 г. Морозову в цепях препроводили в Чудов монастырь, где ее стали уговаривать причаститься по новому обряду, но старица Феодора отвечала твердо: «Не причащуся!» После пыток они вдвоем с сестрой были отправлены подальше от Москвы в Печерский монастырь. Там содержание узниц было относительно сносным. По крайней мере боярыня могла поддерживать общение со своими друзьями. Ее могли навещать слуги, приносить еду и одежду.

Протопоп Аввакум по-прежнему передавал наставления своей духовной дочери. А ей как раз была необходима теплая, сострадательная поддержка - у боярыни умер ее единственный, горячо любимый сын. Горе увеличивалось еще и тем, что она не могла с ним проститься, да и каково ей, монахине Феодоре, было узнать, что сына причащали и похоронили по новым «нечестивым» обрядам.

Новый патриарх Питирим Новгородский, сочувствовавший сторонникам Аввакума, обратился к самодержцу с просьбой отпустить Морозову и ее сестру. Кроме соображений гуманности, в этом предложении была и доля политического умысла: заключение твердой в своей вере боярыни, ее сестры и их подруги Марии Даниловой производило сильное впечатление на русский люд, и их освобождение скорей привлекало бы к новому обряду, чем устрашение. Но государь, не жестокий по своей природе, в этот раз оказался непреклонен. Вновь напрашивается версия, что его жгла какая-то личная обида на Морозову, а возможно, он чувствовал себя неловко перед Феодосией Прокопьевной из-за женитьбы на молодой красавице Нарышкиной и хотел позабыть о прошлом. Впрочем, чего гадать?..

Смерть боярыни

Обдумав обстоятельства казни ненавистной боярыни, Алексей Михайлович решил, что не следует предавать узниц сожжению на костре, потому как «на миру и смерть красна», а велел заморить староверок голодом, бросив их в холодную яму Боровского монастыря. Все имущество боярыни Морозовой конфисковали, братьев ее поначалу сослали, а потом тоже казнили.

Драматизм последних дней Морозовой не поддается описанию. Бедные женщины, доведенные голодом до отчаяния, просили у тюремщиков хотя бы кусочек хлеба, но получали отказ. Первой 11 сентября умерла княгиня Урусова, за ней 1 ноября скончалась от истощения Феодосия Прокопьевна. Перед смертью она нашла в себе силы попросить тюремщика вымыть в реке ее рубаху, чтобы по русскому обычаю умереть в чистой сорочке. Дольше всех, еще целый месяц, мучилась Мария Данилова.

Великий некогда род Морозовых перестал существовать.

Годы создания: 1881-1887
Размер полотна: 304 х 587,5 сантиметров
Место хранения: Государственная Третьяковская галерея, Москва

Монументальное полотно русского художника Василия Сурикова «Боярыня Морозова », жемчужина собрания Третьяковской галереи, изображает сцену из истории церковного раскола в XVII веке.

Историческая справка:

Раскол Русской церкви состоялся в 1650-1660-х годах после реформ патриарха Никона, направленных на нововведения и изменения богослужебных книг и обрядов с целью их унификации с современными греческими. Приверженцы старых обрядов, так называемые «старообрядцы», были преданы анафеме. Непримиримым противником реформы был протопоп Аввакум Петров - идеолог и влиятельный деятель старообрядчества, который был сослан, заточён в тюрьму и казнён.

Тематика истории русского народа у потомственного казака Василия Сурикова всегда была центральной в живописи. Национальные эмоции, выраженные в действиях отдельных исторических личностей на фоне уникальной колоритной сибирской природы, неизменно вдохновляли художника.

Детство, проведённое в Сибири, подарило художнику знания из «житий» святых мучеников-старообрядцев, коих в Сибири было великое множество. Особенно Сурикова вдохновляла «Повесть о боярыне Морозовой», которую ему пересказывала его тётка, Ольга Матвеевна Дурандина.

Историческая справка:

Феодосия Прокофьевна Морозова, в иночестве Феодора, родилась в Москве 21 (31) мая 1632-го года. Была представительницей одного из шестнадцати высших аристократических семейств Московского государства, верховной боярыней, деятельницей русского старообрядчества, сподвижницей протопопа Аввакума. Овдовев в 30 лет, Феодосия Морозова занималась благотворительностью, принимала у себя в доме странников, нищих и юродивых, гонимых властью староверов. Усмиряла плоть свою власяницей.

Как вспоминают современники боярыни Морозовой, «дома прислуживало ей человек с триста. Крестьян было 8000; другов и сродников множество много; ездила она в дорогой карете, устроенной мозаикою и серебром, в шесть или двенадцать лошадей с гремячими цепями; за нею шло слуг, рабов и рабынь человек сто, оберегая её честь и здоровье».

Из-за личного конфликта с царём-реформатором Алексеем Михайловичем и за приверженность к «старой вере» была арестована вместе с сестрой и слугами, лишена всего имущества, сослана в Пафнутьево-Боровский монастырь и заточена в монастырскую тюрьму, в которой, после пыток на дыбе, умерла от голода. Канонизирована старообрядческой церковью.

Первый эскиз будущей картины «Боярыня Морозова » Василий Суриков создал в 1881-м году, в возрасте 33-х лет. Но к работе над созданием масштабного исторического полотна он приступил лишь спустя три года.

Центральной фигурой в композиции картины является сама боярыня Морозова. Её везут, закованную в кандалы и цепи, в санях, которые символично «раскалывают» толпу зевак. Её лицо измождено постом и лишениями, его бледность и бескровность оттеняет чёрная шуба. Правая рука сложена в старообрядном знамении перед иконой Богородицы.

Образ боярыни на картине - собирательный. Общее настроение боярыни Суриков списал с увиденной однажды вороны с чёрным крылом, которая билась о снег. В основе образа боярыни - старообрядка, которую Суриков повстречал у Рогожского монастыря. Намного сложнее было подыскать идеальную модель для создания неповторимой внешности боярыни Морозовой. В конце концов, ею стала тётка Василия Сурикова - Авдотья Васильевна Торгошина.

Десятки оттенков снега на картине «Боярыня Морозова » также дались художнику непросто. Делая эскизы, художник размещал моделей прямо на снегу, ловя наименьшие рефлексии света, изучая воздействие морозного цвета на кожу лиц. Так создавалась «цветовая симфония», как позже критики назовут картину.

Толпа, сквозь которую провозят арестованную раскольницу, реагирует на происходящее по-разному. Кто-то глумится над «свихнувшейся бабой», кто-то недоумевает, зачем состоятельная аристократка сознательно убивает себя ради старых обрядов, кто-то видит в страданиях Морозовой собственную печальную участь в будущем. Что примечательно, все женские фигуры на картине сочувствуют главной героине. Юродивый в правой нижней части картины повторяет жест боярыни. И только лишь дети остаются беззаботны.

«Грубые московские люди, в шубах, телогреях, торлопах, неуклюжих сапогах и шапках, стоят перед вами как живые. Такого изображения нашей старой, допетровской толпы в русской школе ещё не было. Кажется, вы стоите среди этих людей и чувствуете их дыхание».

Критик Гаршин

Первое публичное представление работы состоялось на Пятнадцатой передвижной выставке в 1887-м году. Зрители и критики не были единогласны в отзывах. Многие замечали отсутствие перспективной глубины на картине, академисты называли её «пёстрым ковром». На что Александр Бенуа ответил:

«Действительно это удивительное по своей гармонии пёстрых и ярких красок произведение достойно называться прекрасным ковром уже по самому своему тону, уже по самой своей красочной музыке, переносящей в древнюю, ещё самобытно-прекрасную Русь».

Критик В. Стасов написал о «Боярыне Морозовой следущее:

«Суриков создал теперь такую картину, которая, по-моему, есть первая из всех наших картин на сюжеты русской истории. Выше и дальше этой картины и наше искусство, то которое берёт задачей изображение русской истории, не ходило ещё».

Вскоре после этого картина была куплена для Государственной Третьяковской галереи за 25 тысяч рублей.

Также сохранились около сотни эскизов к «Боярыне Морозовой», преимущественно портретных.

Раскол изменил не только церковь, но и судьбу опальной боярыни

В 1911 году императором было дано разрешение на разборку архива Тайного приказа царя Алексея Михайловича. Кроме обычных для таких организаций бумаг и доносов, был обнаружен большой объем документов, касающихся церковного раскола, и в частности - дела опальной Феодосии Морозовой. Ее переписка с протопопом Аввакумом, отчеты о дознании, перепись имущества, отчужденного в пользу государства после ссылки боярыни в Боровск. Среди вороха полуистлевших бумаг была найдена одна, о которой тут же доложили по начальству. Реакция последовала незамедлительно: разбор документов до высочайшего распоряжения приостановить, архив засекретить. Письмо, которое столь переполошило правившую династию, касалось личной жизни Алексея Михайловича, вошедшего в русскую историю под именем Тишайший.

Не положено, барыня

В ночь с 1 на 2 ноября 1675 года шел снег. Стены глубокой, в три метра, ямы заиндевели. Сидевшие в яме женщины уже несколько дней не говорили, у них не было сил даже для молитвы. После смерти в сентябре Евдокии их кормили с каждым днем все хуже и реже, а на просьбы о хлебе отвечали: если праведницы, то Бог подаст!

Одна из пленниц зашевелилась, и вторая, не в силах повернуть голову, скосила в ее сторону глаза.

Помру я сегодня, Маша...

Та, которую звали Машей, ничего не ответила, только отвела глаза.

Да и то правда, не живем мы с тобой, а мучаемся...

Женщина заплакала. В изможденной и сломленной старухе мало кто узнал бы статную красавицу Феодосию Морозову.

Было ей сорок три года.

Всех пережила... Глебушка умер, Дуняша умерла, а теперь вот и Ванечки не стало...

Сын Морозовой умер раньше тетки, но матери об этом сообщили только сейчас, когда она обессилила.

Вдруг Морозова встрепенулась и, откуда-то взяв силы, встала на ноги и прокричала куда-то вверх, где должна была находиться стража:

Эй, там, наверху! Помилосердствуй! Дай калачика!

Маша что-то осуждающе зашипела, но сверху ответили:

Не положено, барыня, боюсь я.

Тогда хлебца дай! - не унималась Морозова, и в этом ее требовании слышалась последняя решимость.

Не положено.

Добро, чадо... - старуха сникла и как-то вдруг обмякла. - Благословен наш Бог, такой милостивый. Сходи тогда на реку и выстирай мою рубаху... Умирать я собралась, а преставиться надо чистой...

Последние слова Морозова произнесла так тихо, что даже Данилова, находившаяся рядом, их не разобрала. Но стражник услышал, и скоро вниз опустился деревянный шест с железным крюком на конце, к которому Морозова и прикрепила свою жесткую, не менявшуюся уже несколько месяцев рубаху.

Худородная невеста

Золотая карета

Удивительно, но облачившись в мокрую рубаху, принесенную охранником, Феодосия Прокопьевна почувствовала себя счастливой. Скоро ее мучения кончатся, и она чувствовала, как время сочится, приближая ее встречу с Господом. Морозова перекрестилась.

Готовишься? - прохрипела из своего угла Данилова.

Да, Машенька, готовлюсь.

А радуешься-то чему?

Подруга закашлялась, а Морозовой почудилось, что рассмеялась. Она склонилась к обледеневшему земляному полу и попыталась зайтись в привычной и столь легко отлетавшей от языка молитве. Но в голове одна за другой возникали сцены минувшей и, казалось, давно забытой жизни.

Родители сосватали Феодосию, как водится, не спросив. Время пришло, а лучшей партии, чем Морозов, даже представить было нельзя. К тому же, выгодно выдав замуж старшую дочь, можно было рассчитывать на хорошие перспективы и для младших детей - дочери Евдокии и сыновей Федора и Алексея. Сама же Феодосия любви до замужества не знала, а в женихе с первого взгляда оценила щедрость.

Боярин приехал на золоченой карете, запряженной дюжиной породистых лошадей, в сопровождении более сотни слуг. Уже одно это производило впечатление - у Соковниных в лучшем случае запрягали двух лошадей, а во всем доме насчитывалось не более дюжины прислуги. Шуба жениха, отороченная соболиными шкурками и подбитая горностаем, и вовсе заставила Феодосию поверить в то, что супружество обещает превратиться в нескончаемую сказку.

Только тетка Матрена, прижившаяся у Соковниных еще до рождения Феодосии, после того как о свадьбе сговорились, ходила хмурая и то и дело падала на колени перед образами.

Увлекшиеся предсвадебной суетой, родители на Матренины причуды внимания не обращали, но Феденька, как ласково называли младшую дочь в семье, обеспокоилась:

Что с тобою, тетушка? Никак беду чуешь?

Матрена насупилась и отвела глаза. Девушка обняла ее и повторила:

Говори, не мучайся! Мне сегодня так хорошо, что и тебе помогу, и себе останется.

Приживалка перекрестилась и зашептала:

Не мне, старой, помощь нужна, о тебе, Феденька переживаю! Белый ангел окажется демоном, черный человек веру укрепит!

Девушка ничего не поняла, но согласно кивнула.

Не ходи, девка, замуж! Сына потеряешь, веру под испытание подведешь, совсем одна останешься, и похоронят тебя в ледяной земле!

Да что ты такое говоришь, Матренушка?!

Феденька не на шутку испугалась, стала креститься, но старуха не унималась:

Я-то правду говорю, да ты не веришь! Не всякий пряник сладок внутри!

Неожиданно приживалка осеклась и выбежала из комнаты, а Феодосия, утерев слезы, заметила входящую мать.

Что случилось?

Старшая Соковнина была женщиной строгой и не терпела девичьих слабостей.

Да радуюсь я, матушка!

А коли радуешься, так иди готовься! Свадьба уже назначена.

О предсказании приживалки Феодосия Морозова скоро забыла и вспомнила о нем только тогда, когда оно стало сбываться.

Царский приплод

Свадьбу справляли в Зюзине, подмосковном имении Морозовых. Современники восхищались роскошеством дворца - высокие своды залов, отстроенных с соблюдением русских традиций причудливо дополнялись только входившим в Европе в моду наборным паркетом. По зимнему саду горделиво вышагивали павлины, а для охотничьих трофеев хозяина была отведена отдельная комната.

На третий день в Зюзино приехал молодой царь с царицей.

Увидев его, Феодосия ощутила неведомое до того чувство. Голубоглазый отрок с льняными волосами в ярко расшитом кафтане поразил ее своей красотой, а царица Мария Ильинична показалась серой скукожившейся от мороза птицей, по чьему-то недоразумению оказавшейся в райском саду.

Алексей Михайлович тоже приметил молодую боярыню, ее приблизили ко двору, а уже через год у Морозовых родился сын Иван.

Слухи о том, что Феодосия нагуляла сына не от мужа, появились в Москве на следующий день после его рождения. Дело в том, что среди кумушек давно говорили, что братья Морозовы в погоне за богатством растеряли мужскую силу - и старший Борис, и младший Глеб женились по второму разу, но ни у одного, ни у другого детей до Ивана не было. Когда же мальчик немного подрос, его сходство со вторым Романовым перестало быть секретом.

В 1662 году почти одновременно умерли сначала бездетный Бо­рис Иванович Морозов, а чуть позже и Глеб Иванович. На­следником всех морозовских богатств оказался двенадцатилетний Иван, но до совершеннолетия сына управляющей вотчинами была объявлена его мать - Феодосия Прокопьевна Морозова. Ее влияние при дворе, и до того бывшее немалым, выросло многократно. А сплетни и слухи о продолжающейся связи с царем подкреплялись теперь еще и тем, что без его согласия крупнейший в России капитал не мог быть сосредоточен в одних руках. Как правило, чтобы избежать этого (чересчур большое богатство заключало в себе опасность для власти), состояние бездетного брата отторгалось в пользу государства.

Только царица продолжала верить в чистые отношения своего мужа и лучшей подруги. К тому же частые визиты Алексея Михайловича к Морозовым легко объяснялись его монаршей заботой об оставшемся без отца Иване и интересом к Феодосии, как к собеседнице. Еще Борис Иванович Морозов прилюдно восхищался умом и образованностью своей невестки и считал незазорным обсуждать с ней государственные дела. Что же говорить о молодом царе, в одночасье оставшемся без своих лучших советников, в то время, как на Руси происходили бунт за бунтом?

Троеперстие

Алексея Михайловича хотя и прозвали Тишайшим, но царствование его было одним из самых неспокойных на Руси. Закрепощение крестьян началось еще при Иване Грозном, а Уложение 1649 года окончательно его утвердило. Само собой, начались бунты: крестьяне отказывались подчиняться помещикам, уходили на север, где их не могли достать царские воеводы, наиболее свободолюбивые объединялись в банды и совершали набеги на помещичьи усадьбы. Никогда до того в стране не случалось стольких поджогов, а зверства восставших напоминали татаро-монгольское нашествие. При этом как при дворе, жестоко подавлявшем восстание, так и среди беглых крестьян были уверены, что совершают богоугодное дело. А о смерти уважаемого на Руси патриарха Иосифа говорили: или «его отравили помещики, потому что он заступался за крестьян», или «патриарх не вынес неуважения простолюдинами своих господ».

Алексей Михайлович хорошо представлял себе, что для усмирения народа новым патриархом должен стать человек сильный, способный к реформированию аморфной церкви, не оказывавшей до сих пор должной помощи властям. Тут-то он и вспомнил о новгородском митрополите Никоне.

Никон (до монашества - Никита Минов) происходил из крестьян нижегородской губернии. Став священником, приехал в Москву и, служа в одном из московских храмов, попался на глаза молодому царю. Он ему понравился - молодой, статный, глаза горят. От Никона исходила энергия, которая давно не встречалась при дворе, и Алексей Михайлович , несмотря на робкое сопротивление старого патриарха, назначил молодого священника новгородским митрополитом.

Когда в Новгород примчался гонец с царской просьбой занять место усопшего патриарха, Никон согласия не дал, но в Москву поехал. Он хорошо понимал, что назначение относительно молодого человека патриархом будет воспринято неоднозначно народом и царским окружением. Только тогда, когда Алексей Михайлович при большом скоплении людей в Успенском соборе Кремля, умоляя приять патриаршество, поклонился митрополиту в ноги, Никон (опять же прилюдно), истребовав от царя обещания не вмешиваться в церковные дела, дал согласие.

Больное властолюбие нового патриарха проявилось довольно быстро. Да он и не скрывал своего желания построить православную церковь по примеру католической, где власть папы была непререкаема в том числе и для монархов. Поначалу такие изменения Алексея Михайловича вполне устраивали - он нуждался в поддержке сильной церкви.

Первым шагом нового патриарха стало сближение традиционного русского и греческого обрядов. Однако начавшееся при Никоне изменение богослужебных книг и церковного обихода большинство прихожан восприняло как оскорбление традиций. Испокон веков на Руси осеняли себя двумя пальцами - Никон ввел троеперстие, русские во время богослужения привыкли ходить за движением солнца - Никон попытался ввести греческий обычай ходить супротив, на Руси почитали восьмиконечный крест - Никон настаивал на четырехконечном...

В 1654 году Никон собрал церковный собор, на котором бы­ло принято решение исправить церковные книги по греческим и древнеславянским образцам. Несколько человек, в том числе ставший потом знаменитым протопоп Аввакум, не подписали решения, и через два года на новом соборе они были преданы проклятию и отправлены в ссылку.

Простой народ все эти нововведения воспринял однозначно: новая церковь потребовалась царю, чтобы окончательно закрепить крепостничество. Придворные же возненавидели Никона за то влияние, которое он приобрел над молодым царем. И только одна Феодосия Морозова смела выказывать патриарху свою неприязнь.

Голодная гордость

Замерзающая в мокрой рубахе Феодосия по-прежнему пыталась сосредоточиться на молитве, но воспоминания не давали ей это сделать.

Потрескавшиеся губы попытались сложиться в подобие улыбки: то, что новый патриарх - черный человек, она поняла не сразу, но невзлюбила Никона с первой встречи. Той, когда Алешенька ему в ноги поклонился. Никон весь в черном (среди прочего он пытался привить церковникам аскетизм) свое согласие дал не сразу, молча обвел окружавших царя бояр победоносным взглядом и остановил его на ней. Чего он ждал? Хотел, чтобы Морозова покорно склонилась и опустила глаза? Но ей за унижение царя стало обидно, и Феодосия смерила чванливого попа с головы до ног. С той поры и началась их борьба, борьба двух сильных властолюбивых людей. Со стороны казалось, что они за чистоту церкви боролись, но Морозова знала - боролись за любовь царя.

Черный человек

На подавление старообрядцев царем по наущению Нико­на были брошены все силы государства. Раскольни­ки бежали из городов и сел, а следом за ними тут же посылались стре­лецкие команды, которые сжигали старообрядческие скиты с находящимися в них детьми и стариками.

Но стоило Никону во главе войска покинуть Москву, как влияние Морозовой на царя усиливалось. Даже протопоп Аввакум, с которым Феодосия завела переписку, просил ее смирить женскую плоть и больше внимания уделять воспитанию сына.

Вернувшись однажды из «крестового похода» в Москву, Никон, узнав, что Алексей Михайлович опять находится в Зюзине у Морозовых, решил царя проучить: объявил, что сла­гает с себя сан патриарха, и удалился в основанный им Воскресенский монастырь. Никон был уверен, что Алексей Ми­хайлович немедленно явится к нему уговаривать остаться. Од­нако этого не произошло, и с 1658 года патриарший престол освободился. Но только в ноябре 1666 года собрался церковный собор, ко­торый признал Никона виновным в оскорблении царя и впадении в латинские догматы. Он был лишен сана и сослан в Белозерский Ферапонтов монастырь. Однако никоновские реформы зашли так далеко, что возвращение к старому обряду было уже невозможно.

Но победившая «черного человека» Морозова еще не понимала, что церковный раскол пройдет и по ее судьбе.

Царская свадьба

Когда Никона отправили в ссылку, боярыня Морозова была одной из самых родовитых и богатых женщин России. Она была счастлива. У нее были любимый сын и любимый человек, главный враг, пытавшийся разлучить ее с «белым ангелом» Алешенькой, повержен, ей только тридцать три года, и казалось, что жизнь приготовила впереди одни лишь радости.

Но в марте 1669 года умерла сносившая привязанность мужа к своей лучшей подруге царица Мария Милославская , скоро было объявлено о женитьбе царя на юной и смазливой Наталье Нарышкиной. Морозовой Алексей Михайлович дал понять, что отныне их отношения не могут оставаться прежними.

22 января 1671 года состоялась царская свадьба. В сложном свадебном ритуале должна была принимать участие и «верховая» (дворцовая) боярыня Морозова. Она не явилась, и этого Алексей Михайлович ей простить не захотел. Правда, как передают летописцы, сказал окружающим его боярам: «Тяжко ей бороться со мною - один из нас непременно победит».

Для расправы с бывшей любовницей царь решил припомнить ей дружбу с Аввакумом и неприятие нового обряда, то есть то, что до сих пор его забавляло. Он в какой-то степени даже поощрял фрондерство подруги, считая, что ее соперничество с Никоном для государства полезно.

16 ноября 1671 года архимандриту Чудова монастыря Иоакиму было поручено арестовать Морозову. Ее отвезли на подворье Псковского Печерского монастыря на Арбате - оно было куплено Тайным приказом и ис­пользовалось как место заключения.

Впрочем, царь еще не оставлял надежды на добрые отношения с многолетней подругой. Пытаясь обратить ее в новую веру, с Морозовой подолгу беседовал новый патриарх, к сыну Ивану царем были приставлены воспитатели, и об этом Морозовой сообщили. Однако после неожиданной смерти Ванечки ничто не могло уже убедить Феодосию в добром отношении царя.

В голове то и дело стучало предсказание приживалки Матрены: «Белый ангел окажется демоном, черный человек веру укрепит». Теперь она знала уже не только «черного человека», но «белого ангела», оказавшегося на поверку сатаной.

Сущий ангел

Полуживая Данилова обвязала тело подруги веревкой, и его потянули вверх. Но уже перед самым лазом оно за что-то зацепилось, рука Морозовой дернулась, и Даниловой показалось, что та озарила ее крестом.

С того дня Маша отказывалась есть, то и дело впадала в забытье, и ровно через месяц, 1 декабря, умерла.

В этот же день до Москвы доскакал гонец с известием о смерти Морозовой. Но когда Алексею Михайловичу доложили об этом, окружающим показалось, что он даже не сразу вспомнил, о ком идет речь.

Князь Урусов, чью жену, сестру Морозовой Евдокию Прокопьевну, замучили раньше, перекрестился и громко, так, что это услышал будущий летописец, произнес:

Ангел! Сущий ангел! Абсолютно не помнит зла!

Правда, летописец отмечает, что было непонятно, какое зло имеет в виду князь - то, которое причинили Алексею Михайловичу, или то, которое причинил он сам.

В своей знаменитой картине «БОЯРЫНЯ МОРОЗОВА» Василий Суриков, который всегда старался быть верным исторической правде,все же отступил от неё. На самом деле увозимая в ссылку Феодосия Морозова была прикована к дубовой колоде так крепко, что едва могла пошевелиться. Что заставило власть так боятся этой женщины?

Конечно. Морозова была не простой женщиной - самой богатой на Руси, са­мой красивой, самой влиятельной. Она принадлежала к захудалому роду брянских дворян Соковниных, который выдвинулся благо­даря родству с Милославскими - родней первой жены царя Алексея Михайловича. Молодой го­сударь, взошедший на трон в 1645 году, не лю­бил войн, за что был прозван Тишайшим, зато обожал церковные службы и всяческие инозем­ные диковины. Эти два несходных увлечения привели его к мысли, что русская церковь уст­роена неправильно - неплохо бы переделать ее на иностранный манер и прежде всего поста­вить под контроль государства.

Алексей Тишайший

Эту идею всячески поддерживали советни­ки царя, главным из которых был его «дядь­ка» - воспитатель Борис Морозов. Царская милость принесла богатство не только ему, но и его родичам, один из которых - его брат Глеб Иванович Морозов - овдовев, женил­ся в 1649 году на 17-летней Феодосии Соковниной. Невеста отличалась редкой красотой и была воспитана отцом Прокопием Федоро­вичем в строгих правилах. Морозова привле­кало не это, а ее родство с Милославскими. После свадьбы для Феодосии началась новая жизнь - на нее легли хлопоты по управлению большим хозяйством и заботы о родившемся сыне Иване, красивом, но болезненном малы­ше, требовавшем постоянного ухода. Об этом периоде почти ничего не известно: в те вре­мена жизнь русской женщины, теремной за­творницы, была надежно скрыта от посторон­них глаз. Можно лишь предположить, что осо­бой близости с мужем у Феодосии не было. Пожилой боярин Морозов почти весь день проводил во дворце, стараясь услужить царю.

Боярин Борис Морозов

В 1661 году неожиданно умер Борис Морозов, и брат унаследовал все его громадные богат­ства, но и сам скончался пару месяцев спус­тя - очередной обильный царский пир стал роковым для его расстроенного здоровья. Единс­твенным наследником крупнейшего в России состояния стал малолетний Иван, но всем распоряжалась Феодосия Прокопьевна. Ее дворец в подмосковном Зюзине поражал своим богатством: полы были выложены шахматной плит­кой, стены украшал китайский шелк, в огром­ном саду разгуливали павлины. На богомолье молодая вдова выезжала в карете, отделанной золотом, которую везли «аргамаки многи, 6 или 12, с гремячими цепями» и сопровождали сотни пеших и конных слуг.

Казалось бы, можно жить да радоваться, ус­лаждая плоть и потихоньку старея среди двор­ни и приживалок. Но, видно, внушенная ро­дителями вера была у Морозовой не показной. Отказав нескольким завидным женихам, она решила посвятить себя делам благочестия. Под­нималась с первыми лучами солнца, долго мо­лилась, потом принимала просителей - как сво­их крестьян, которых у Морозовых было почти 10 тысяч, так и нищих, сходившихся в зюзинскую усадьбу отовсюду. Она не только раздавала им деньги, но и сама лечила больных, пе­ревязывала раны увечным. При этом отнюдь не была блаженной простушкой - те. кто пыта­лись, симулируя увечья, урвать свою долю ми­лости, беспощадно вышвыривались вон дюжи­ми слугами. После обеда - только самые простые блюда, никаких жареных лебедей и икры заморской бак­лажанной, - боярыня обща­лась с сыном и проверяла уро­ки, заданные ему домашними учителями. Она отлично пони­мала пользу наук.

Пруды в Зюзино

Потом наступало время вечернего труда - Мо­розова шила из простой тка­ни одежду, которую раздава­ла беднякам и узникам тю­рем. Спала она не больше семи часов, но и среди ночи не­редко поднималась и истово молилась, клала земные пок­лоны - то триста, то все пять­сот - за святую Русь и ее из­бавление от бед. Эти ночные бдения становились все чаще по мере того, как странницы-богомолки приносили в терем боярыни все новые нерадос­тные вести. Еще в 1652 году патриархом был избран близ­кий к царю Никон - выходец из крестьян, человек истовый и бескорыстный, но неимо­верно гордый.

Патриарх Никон

Из таких выхо­дят революционеры, и Никон совершил в Русской церкви подлинную революцию. Вне­шне все выглядело довольно безобидно - велели крестить­ся не двумя, а тремя перстами, вместо «Исус» писать «Иисус», а восьмиконечный крест за­менили четырехконечным католическим. И еще: в Символе веры из сочетания «рожденна, а не сотворенна» выбросили предлог «а», словно сомневаясь в божественности Христа. Главным же было то, что церковная демократия сменилась строгой «вертикалью власти», во главе которой стоял патриарх, а на деле - царь.

Реформы эти называ­лись «исправлением церков­ных книг» по греческому об­разцу. Но греческая церковь того времени, находившаяся в рабстве иноверцев, дале­ко отошла от древних обычаев. Конечно, ученые служите­ли церкви сразу заметили это и стали возмущаться. Но Ни­кон, как и «тишайший» царь, не терпел никакой оппози­ции. На Соборе 1654 года патриарх лично избил посохом епископа коломенского Пав­ла, посмевшего возражать ему, лишил его сана и сослал в далекий монастырь.

Прос­тым священникам и мирянам приходилось куда хуже - за отказ креститься тремя перс­тами и причащаться просфорами с четырехконечным «ляшским» крестом их клеймили, как воров, отрубали руки и выка­лывали глаза. Тех, кто упорствовал, ждала еще более жестокая кара - сожжение в срубе, подо­бии деревянной клетки. Первым лютой казни подвергся тот же епископ Павел, а за ним на­стала очередь десятков и сотен приверженцев «старой веры», или «старого обряда» - так нача­ли называть себя противники Никона и его реформ. Новоявленная русская инквизиция не щадила никого - даже любимец царя, ученый протопоп Аввакум, был сослан в далекую Даурию, на китайскую границу.

В 1658 году Никон посмел обвинить в недо­статочном правоверии самого Алексея Ми­хайловича - и очень скоро оказался не у дел. Его опала не отменила удобных царю реформ, но принесла амнистию некоторым узникам. Вер­нулся в Москву и Аввакум, нашедший приют в доме боярыни Морозовой. Они вели долгие беседы, и ученый протопоп дивился разум­ности хозяйки: «Прилежаше бо Феодосья и книжному чтению, и черплюще глубину разума от источника словес евангельских». Постепенно Зюзино стало центром старообрядческой оппозиции: по­мимо Аввакума, там обосновались влиятельная старица Меланья, жена стрелецкого полковни­ка Мария Данилова и двое юродивых - Киприан и Федор. Последний особенно полюбил Мо­розову и порой не разлучался с ней даже ночью. Никониане распускали слухи об их «блудном сожительстве», но все знавшие боярыню ни ми­нуты не верили в это. Ее упрямое благочестие заразило и родных: к старой вере примкнули и ее братья Федор и Алексей, и сестра Евдокия, бывшая замужем за князем Урусовым.

Церковь в Зюзино. Наши дни

Понемногу оплот раскола рядом с царским дворцом начал раздражать власть. После не­скольких предупреждений у Морозовой от­няли в казну половину владений, потом от­правили ее братьев служить в отдаленные города. Пытались шантажировать ее самым дорогим - жизнью сына. Ее троюродная сес­тра Анна Ртищева, соратница Никона, гово­рила: «Одно у тебя чадо, и его хочешь сирым и нищим сделати». Ответ боярыни был тверд: «Если вы умышляете сыном отвлекать меня от Христова пути, прямо вам скажу: выводите сына моего на Лобное место, отдайте его на растерзание псам - не помыслю отступить от благочестия». Пока что терзали близких ей людей - сперва отправили на Север (и поз­же казнили) обоих юродивых, потом сослали в далекий Пустозерск Аввакума. Пятнадцать лет неистовый протопоп провел в земляной тюрьме, в голоде и холоде, а потом, в апреле 1681 года, принял огненную смерть. Многие годы он продолжал переписку с Морозовой -и крепко ругал ее за прошлые проявления плотской слабости. Даже советовал «выколоть глазища» ткацким челноком по примеру свя­той Мастридии, которая таким образом изба­вилась от похотливых мыслей.

Протопоп Аввакум

Атаки власти на боярыню до поры сдержива­ла ее родственница, царица Мария Милославская. Но в 1669 году она умерла, и Тишай­ший призвал боярыню к себе, в последний раз призывая одуматься. Она снова не дрогнула: «Вашему царскому величеству всегда покорны, к новинам же Никона патриарха пристать ни­когда не дерзнем». После этого разговора пути назад не было, и она решилась принять постриг у старообрядческого священника, что катего­рически запрещалось законом. В самом начале 1671 года тайно явившийся в Москву из лесно­го убежища на Севере игумен Досифей постриг ее в монахини под именем Феодоры. Она уже знала, что ее ждет, - через несколько дней царь собирался жениться на молодой красавице На­талье Нарышкиной. Морозовой, как и всем бо­ярыням, полагалось присутствовать на свадьбе и получать благословение у архиереев - никонианцев. Сделать этого она никак не могла - и не пошла на свадьбу, сославшись, как сказано в «Повести о житии боярыни Морозовой», написанной неизвестным автором в середине XVII века, на болезнь: «Ноги ми зело прискорбны, и не могу ни ходити, ни стояти». Для Алексея Михайловича это было личным оскорблением. «Вем, яко загордилася!» - бушевал Тишайший.

В ноябре того же года стрельцы окружили дво­рец в Зюзино. Боярыню вместе с Евдокией Урусовой доставили в кремлевский Чудов монас­тырь, к архимандриту Иоакиму, который велел им перекреститься. Обе сестры сложили паль­цы двумя перстами и тут же были закованы в цепи и брошены в сырой подвал. Вслед им летел гневный го­лос архимандрита: «Полно вам жити на высоте, снидите долу!» Через день их привели на суд, заставляя причаститься по ни­конианскому обычаю, но они отказались. Их приговорили к вечному заточению в монас­тырь и повезли в позорных те­легах по улицам Москвы, на­деясь, что народ порадуется унижению богатых и знатных. Этот момент и запечатлел ху­дожник - москвичи смотрели на Морозову кто скорбно, а кто и сочувственно. Она же, под­няв вверх двуперстие, кричала: «Смотрите, православные! Вот моя драгоценная колесница, а вот цепи драгие... Молитесь так же, как я, и не бойтесь пост­радать за Христа!»

Ее заточили в Печерском подворье на Арбате, а Евдо­кию - в Зачатьевский монас­тырь на Пречистенке. Вско­ре сын Феодосии Иван, лишенный материнской заботы, умер «от многия печали», и все богатства Морозовых были конфискованы. Но власть не могла оставить опальную боярыню в покое: старообряд­цы доставляли все больше хлопот. Как водится, под знамя старой веры вставали все, кто был недоволен тяжкой рукой царя и бояр. Одни тол­пами бежали в леса, а с приближением царских войск сами сжигали себя сотнями и тысяча­ми, лишь бы не принимать никонианское причастие. Многие убегали еще дальше, на самый край государства, - именно их потом и кровью осваивались новые рубежи России. Другие шли на юг, к казакам, чтобы влиться потом в войско Степана Разина. Едва сумели власти подавить разинское восстание, как на Севере поднялся за старую веру Соловецкий монастырь. В этих условиях царю и патриарху позарез нужны были покаяния вождей раскола - и их решили добиваться любыми путями.

Зимой 1673 года Морозову, Евдокию Уру­сову и их подругу Марию Данилову снова привели на суд с тем же требованием: испове­даться и причаститься по новому обряду и пе­рекреститься тремя перстами. «Некому испо­ведаться, - отвечала она, - ниже от кого при­частиться. Много попов, но истинного несть». Забыв о своем сане, почтенный патриарх Питирим «ревый яко медведь» и приказал тащить боярыню, «яко пса, чепию за выю», так что Мо­розова на лестнице «все степени главою сво­ею сочла». Сам он в это время кричал: «Утре страдницу в струб!» - то есть «сжечь каторж­ницу». Наутро Морозову и других узниц били плетьми, поднимали на дыбу, а потом бросили на снег прямо на кремлевском дворе. Пат­риарх уже велел ставить на Болотной площади срубы для сожжения, но царь остановил Питирима - видимо, боялся, что прилюдная казнь знатной боярыни создаст ненужный прецедент.- Вместо этого он послал к истерзанной узни­це гонца с заманчивым предложением: при­везти ее в царский дворец, где бояре понесут ее «на головах» и сам царь поклонится ей, лишь бы она - только для виду, только раз. - пере­крестилась тремя перстами. Конечно же, бо­ярыня отказалась. Впрочем, возможно, ниче­го такого не было - царские слова содержатся в не слишком достоверной старообрядческой «Повести о боярыне Морозовой». Тишайший слишком хорошо знал непреклонный нрав бо­ярыни, чтобы рассчитывать на примирение с ней. Та же повесть передает его слова: «Тяж­ко ей братися со мною - един кто от нас одо­леет всяко». В том смысле, что в споре царя и бесправной узницы может победить только один. Алексей Михайлович спешил - его здо­ровье ухудшалось, и он не хотел, чтобы «бого­матерь раскола» пережила его.

Морозову и двух других заключенных от­правили в Боровский монастырь, в земляную тюрьму, наказав обходиться с ними постро­же. Но вдали от столицы супруг Марии Данило­вой, стрелецкий командир, сумел позаботить­ся о жене и ее подругах. Прибывшая через два года в Боровск комиссия уви­дела, что узницы живы - здо­ровы, читают старообрядчес­кие книги и даже пишут пись­ма на волю, что было особенно нетерпимо. Всю охрану отпра­вили в ссылку, а женщин ве­лели бросить в земляную яму, в «тму несветиму». Перед этим у них на глазах были сожже­ны 14 заключенных в монас­тыре старообрядцев. После этого их спустили под землю, под страхом смерти запретив охране давать им пишу и пи­тье. Первой скончалась Ев­докия Урусова, потом наста­ла очередь Марии. Оставшись одна, Морозова не выдержала и начала просить у стражни­ков яблоко, сухарик, кусочек хлеба... Стрельцы хотя и жа­лели боярыню, ослушаться приказа не смели. Монастыр­ские слышали несущиеся из-под земли крики: «Воды! Хоть глоток воды!» В ночь на 2 ноя­бря 1675 года крики умолкли. Тела страдалиц - в грязной ро­гоже, без отпевания - зарыли в ограде острога.

Очень скоро Алексей Ми­хайлович умер, и возвратив­шиеся из ссылки братья Мо­розовой поставили на мес­те захоронения боярыни ка­менную плиту. Сегодня там возведена часовня на средс­тва старообрядцев, которые продолжают отвергать все, что исходит от «никониан­ской» Церкви. Раскол нанес непоправимый ущерб Рос­сии. Усугубленный Петровскими реформами, он превратился в пропасть, которая пролегла между народом и властью и стала причиной многих последующих бунтов.